Меня куда-то понесли, перекинув через плечо и тихо бранясь. Я бы и возмутилась из-за такого обращения, но если так распорядилась судьба, не в моей власти ей противиться. Судя по терпкому запаху дубленой кожи и мускуса — отнесут куда надо. Ладонь, конечно, настоящий дворянин положил бы пониже, но я списала эту оплошность на брагу.
Леди Годива была даже больше возмущена моим присутствием, чем в прошлый раз, и немедля встала на дыбы. У Ольгерда получилось и одной рукой удерживать меня на весу, и усмирить недовольную кобылу. Надеюсь, мой саквояж он не забыл?
Уткнувшись в гриву лошади, я вспомнила, что даже не попрощалась с Маргошей…
Кочка за кочкой. Хмельной дурман рассеивался. Ольгерд, как истинный реданец, любил быструю езду, но на местных дорогах можно и шею свернуть. Стоило мне приноровиться к тряске, как эта неугомонная кобыла снова поднялась на дыбы и встала, как вкопанная.
Ольгерд быстро выпрыгнул из седла, и я нехотя слезла вслед за ним.
— Грифона увидела, — сказал он, поглаживая Годиву по гриве. — Подождем немного, пусть успокоится.
Я не слышала никакого крика грифона. Я прислонилась к березе, рассматривая окружающий нас пейзаж. Какая нежная, безмолвная ночь, ночь Дриад, как сказала бы старшая раса. Все вокруг казалось волшебно красивым, как будто мы набрели на заповедник друидов. Где мы? Не припоминала я такого места по пути к усадьбе Гарин.
— Охотники на ведьм перекрыли дорогу, пришлось поехать объездным путем по старым эльфийским руинам.
Я готова была поклясться, что Ольгерд мне улыбнулся. Не ухмыльнулся, не высокомерно приподнял уголки губ, а искренне, по-доброму улыбнулся. Как же ему идет эта широкая белозубая улыбка — он становится похож на героя реданских сказок, рыцаря без страха и упрека.
— Я тебе благодарен.
Что Ольгерд сказал? Это эльфийская магия?
Иштван рассказывал мне, что в лесах Редании есть волшебные рощи, принадлежащие богине Мелитэле. Неужели она сжалилась над Ольгердом и одарила его своим благословением? Мелитэле всегда трепетно относилась к историям о безумной любви, а безумнее, чем у него, представить сложно.
Нежное пение горихвосток будто бы подтвердило мои догадки. Его лицо изменилось — к Ольгерду вернулось словно неуловимое сияние жизни. Я больше не видела пугающей пустоты в его глазах.
— За что? — На меня нахлынула краска, словно я была юной воспитанницей Аретузы.
— За твою помощь, — Ольгерд положил свою ладонь на кору дерева, в двух дюймах от моего лица. В его глазах искрились озорные огоньки.
Неужели я ему нравлюсь? Специально свернул в тихий уголок? Нет, я подозревала… Где-то глубоко внутри, как не стыдно мне было в этом признаться, я надеялась на это.
— Всегда к твоим услугам, — я принялась рассматривать землю под ногами.
Ольгерд приподнял мой подбородок, заставив посмотреть в глаза. От его горячего дыхания все тело покрылось мурашками.
Его сухие губы требовательно накрыли мои. Мягко прижимая к себе, Ольгерд старался не задеть мою кожу грубой щетиной. Я даже и подумать не могла, как сильно будут кружить голову его прикосновения — не смущал даже отчетливый металлический привкус.
Ольгерд провел пальцами по моей скуле, неторопливо поглаживая щеку. Ох, не врала Ирис, когда называла супруга в письмах бесконечно нежным и чутким любовником. Он словно угадывал каждое мое желание.
Жар, исходивший от Ольгерда, действовал на меня куда приятней, чем хмель. Такого мужчину и полюбить не грех — пусть угрожает мне сколько угодно, если после будет так целовать.
Лишь все более отчетливый металлический привкус портил этот волшебный момент. Он нарастал, пока мое горло не начало гореть, как будто его залили расплавленым золотом.
Мучительный кашель сотряс меня, и мне пришлось с большой неохотой оттолкнуть от себя Ольгерда.
Кашель не стихал, пока я не выплюнула окровавленный золотой на траву. Пение птиц тотчас стихло, а трава почернела.
Золотая монета с изображением императора наконец-то обратила мое внимание на нереальность происходящего. Я знала, стоит мне снова поднять глаза, я не увижу там прекрасной эльфийской чащи. Не увижу и нежной улыбки Ольгерда.
Вместо светло-зеленых глаз я увидела вертикальные зрачки Гюнтера о’Дима, в которых отражалась черная бездна.
— Comix cornici nunquam confodit oculum*.
Комментарий к Шум и ярость
*Comix cornici nunquam confodit oculum (лат.) - Ворон ворону глаз не выклюет.
========== Красное на черном ==========
— Интересный сон привиделся, Милена?
Резкий звук его голоса едва не заставил меня свалиться с лошади прямо в грязь. Ольгерд успел подхватить меня за рубашку; грубая ткань тотчас треснула на рукаве.
Серые деревья и извилистая дорога едва ли напоминали дивную чащу из моего сна. Ворон ворону глаз не выклюет. Эта фраза болезненно напоминала мне о чем-то неприятном, но детали то и дело от меня ускользали. Попытки вспомнить только усиливали тупую боль в висках.
— Кошмар.
В горле все еще стоял горький привкус металла.
— Занятно, мне так не показалось.
Ольгерд решил поупражняться в телепатии?
Не имеет значения. Страницы Кодекса лежали в сумке для свитков на поясе атамана. Даже будучи не восприимчивой к магическим потокам, я физически ощущала некое присутствие. По телу то и дело пробегала леденящая дрожь.
Как и во сне, ночь была удивительно безмолвной — ни писка, ни шороха, будто меня оглушили.
Иштван рассказывал, что Кодекс проверяет рассудок на прочность, он способен уловить потаенные мысли и страхи. Охватившая меня неестественная эйфория в доме у Шезлока лишь подтверждала слабость моего сознания перед чарами манускрипта.
«Виват, атаман!» — зычно поприветствовал Ольгерда мой прежде молчаливый страж. Атаман лишь слегка наклонил голову. Мне бы тоже уже надоели эти раболепные взгляды.
— Докладывай, Сташек. Стряслось что в мое отсутствие?
Стоило лишь снова встать на твердую землю, как к горлу подступил ком. Вместе с тошнотой вернулись и неприятные воспоминания о моем незадачливом выступлении в Алхимии. Больше Ольгерд мне и бокала вина не предложит.
— Никак нет, атаман! Ведьмак не появлялся. Сдох, вестимо, — всплеснул он руками.
Я так и не спросила, что же он поручил исполнять Геральту из Ривии. Впрочем, знаменитого ведьмака даже Вильгефорц не убил, вряд ли убьют желания Ольгерда.
— Никто не станет по нему слезы лить. Позаботься о Годиве.
Сташек растерянно взглянул сначала на меня, затем на Ольгерда.
— Милена. На какое-то время тут остановится.
Кабан переждал мгновенье, видимо надеясь получить чуть больше подробностей, но для Ольгерда разговор был уже давно закончен.
— Комната справа от кабинета. Сташек отнесет твои вещи, — широкий жест дал понять, что мое присутствие больше не требовалось.
— Я могу отдохнуть с дороги?
Сташек хмурился, словно пытаясь понять, что за отношения нас связывают.
— До полудня, — смилостивился Ольгерд.
Тихое, но отчетливое «курва» пронеслось мне вслед, когда я пересекала парадный зал,
