Я постучала. Совершенно предсказуемо на стук не обратили никакого внимания, и мне пришлось повторить настойчивее. Реакция последовала, но иного рода — стоны одной из девушек стали более прерывистыми и частыми.
— Дай им немного времени. — Атаман вдруг подобрел, что я задумалась: уж не допплер ли передо мной?
Выразительный концерт действительно закончился лишь немногим позже, и я заорала во все горло: «Болуслав, это Милена, открывай!». Мой крик вызвал переполох, за которым последовала брань и короткая ревнивая перепалка.
— Да хули тебе опять надо-то, блядь? — Распахнулась дверь, в проеме во всей своей первозданной красе появился герой-любовник.
Ольгерд был определенно поражен, как непритязательны стали девы к физической красоте, а Болуслав был поражен не меньше увидеть на пороге вооруженного до зубов атамана. Пытаясь сократить ущерб от столь неэлегантного приветствия, он снова захлопнул дверь перед нашим носом.
Видимо, такая неожиданная встреча пробудила в нем нечеловеческую скорость — меньше, чем через минуту он предстал перед нами в помятых одеждах.
— Чем я могу быть полезен, господин фон Эверек? — спросил Болуслав у атамана, четко определив собеседников по степени влиятельности.
Я откашлялась, переключая внимание Болуслава на себя. Он сделал вид, что мое существование - ошибка природы.
— Нам нужно встретиться с профессором Шезлоком. Немедленно.
В отсутствие кавалера девушки переключились друг на друга, да с таким рвением, с коим не кинулись бы на самого богатого дворянина Оксенфурта. Суккуб, оказывается, была всеядной.
— Профессору все хуже и хуже. Даже студентов перестал пускать.
— Болуслав, прошу тебя, нам очень нужно с ним поговорить. У тебя же был ключ? Мы не можем рисковать со взломом, — с помощью этого ключа он обычно и пробирался к профессору в дом через черный вход, чтобы раздобыть информацию.
Ни малейшей тени энтузиазма на лице Болуслава не отразилось.
— Парень, — вмешался Ольгерд. — Мне нужен этот ключ.
Болуславу не нужно было угрожать для того, чтобы он почувствовал угрозу. Мысленно противопоставив Вольную Реданскую Кампанию и охотников на ведьм, он сделал выбор в пользу первых и скрылся за дверью.
Все двери длинного коридора были слегка приоткрыты. Разной природы звуки и крики не оставляли ни одного любопытного равнодушным.
Я прислонилась к стене напротив Ольгерда. Он все еще внимал концерту на два голоса.
— Ключ, — Болуслав протянул Ольгерду оловянный ключ и мстительно посмотрел на меня. — С тебя еще флакон, — сразу же переосмыслив свои навыки торговаться, добавил: — Еще два.
Я готова была налить ему целую бадью крови суккуба.
Оксенфуртские улицы уже погрузились во тьму. Время у меня еще имелось. В отличии от идей, как же поскорее отсюда вырваться.
Для начала надо хотя бы дождаться, пока патруль пройдет мимо двери черного хода. Эта дверь пугала меня много больше, чем подземное царство Аида, о котором мне рассказывал Иштван.
Комментарий к Город и псы
У лошадки атамана роскошная грива:
https://ru.wikipedia.org/wiki/Леди_Годива
========== Избави нас от зла ==========
Дверь в дом Шезлока издала протяжный скрип. Обитель профессора казалась мертвой — комнату освещали лишь несколько почти истлевших свечей. Ольгерд ступил прямо в рассыпанную перед порогом соль. Я быстро поправила носком соляной полукруг. Береженого Лебеда бережет, пусть такие предосторожности скорее всего и лишь паранойя Шезлока.
Гнетущую тишину нарушало бессвязное, лихорадочное бормотание. Ольгерд бросил на меня вопросительный взгляд, я лишь пожала плечами в ответ. Стараясь не шуметь, мы направились к источнику этих потусторонних завываний.
Посреди комнаты, в которой Шезлок в лучшие времена наверняка принимал гостей, была начерчена идеальная пентаграмма. Человеческой рукой не нарисовать таких ровных линий, не достичь такой завораживающей симметрии. Проблемы профессора были куда глубже, чем просто душевная хворь.
Заклинание, закрепленное в этой пентаграмме, ограничивало свое защитное влияние лишь на свернувшегося в позе эмбриона пожилого мужчину. Выйти за ее пределы означало бы для него мгновенное самоубийство.
Шезлок спал, но сон не приносил ему покоя. Лежа посреди разбросанных книг, он метался в когтях ужасного кошмара.
— Амелия, доченька… Прошу тебя, милая… Открой глазки… Амелия!
Эти обрывки фраз были пропитаны отчаянной болью. Профессора мучили видения о дочери, но никто из студентов о ней не слышал. В глаза бросились искусанные ногти. Это явно не первая его кошмарная ночь.
Как тяжело видеть одного из самых блестящих умов демонологии столь поверженным. Профессор был слишком привержен науке, чтобы тратить свое время на тайные общества. Тем он оказал им еще большую помощь, оставив после себя страницы бесценных исследований и заметок.
Неужели под рукой профессора обернутый в грубую черную кожу манускрипт? Вне сомнений, это был знаменитый Кодекс. Ускользающий мираж наконец-то обрел физическую форму. В другой руке Шезлок сжимал Добрую книгу Пророка Лебеды. Яд и противоядие. Последние скептики обращаются к религии, когда начинают чувствовать жар адского пламени.
Я встала на цыпочки, стараясь двигаться беззвучной тенью, и прокралась за спину профессора. Стоило мне только вытянуть руку к заветной добыче, как незрячие, молочно-белые глаза Шезлока широко распахнулись, а старческие пальцы плотно сомкнулись на манускрипте.
— Кто здесь?! Убирайтесь, проклятые твари, рано пришли, я пока еще живой!
Для слепца профессор будто точно знал, в какой стороне я нахожусь. Даже если эта ярость предназначалась и не мне, он сумел меня напугать. Я отшатнулась, едва не упав на пол.
— Ольгерд фон Эверек, — атамана ничем не пронять. Иного объяснения его спокойному тону у меня не было, — я пришел забрать Кодекс Гигас.
Немигающие глаза профессора обратились в другую сторону, следуя голосу Ольгерда. Жилистая рука сильнее сжимала в руках книгу.
— Ольгерд фон Эверек, — тихо вторил ему Шезлок, — будь навечно проклят тот день, когда ты появился на моем пороге.
Ольгерд, слегка касаясь ножен, словно окаменел. Лишь гневные желваки ходили на крепко сжатых челюстях.
— Будь проклят тот день так же, как и ты, атаман, продавший свою душу Стеклянному человеку, — продолжил профессор. — Я не могу вернуть тебе Кодекс.
Последняя фраза прозвучала как приговор:
— Ты продашь его, чтобы обогатиться, как продал своего родного брата.
Ольгерд не приемлет воров, но ради денег продал брата? О дворянский чести он вспоминал, видимо, только когда ему это выгодно.
— Шезлок, — Ольгерд нахмурился и расправил плечи, — отдай то, что принадлежит мне.
Едва профессор успел раскрыть рот, как я одним движением выхватила из его цепких пальцев книгу. Пытаясь ринуться за мной, профессор остановился у самого края пентаграммы.
— Отродье, — без злости, но с глубокой горечью сказал Шезлок, — не смог я уберечь его от вас.
Его выпад пролетел мимо моих ушей, ведь
