Конрад бросил певца на землю — тот неловко обмяк, но не сопротивлялся, когда в него влили еще одну порцию жженки, и испил горькую чашу до дна.
Отбивая каблучками по деревянной бочке размером в человеческой рост, смутно знакомая мне девица извивалась в танце. Ее обнаженные груди тряслись в такт музыке. Несчастный менестрель наяривал волынку так, как будто за неправильную ноту немедленно попрощается с головой.
Лихо отплясав под визги и улюлюканья, плясунья спрыгнула прямо в крепкие объятия кого-то из кабанов. Тот прижал одной рукой драгоценную ношу, а другой кинул на бочку сальные карты.
Немудрено — на них была изображена туссентская княгиня, высоко задравшая единственное, что на ней было — пышные юбки. Кабаны обменялись мнениями, что бы они сделали, если бы ее карете не повезло бы завернуть в оксенфуртские леса. В ответ кто-то заколотил кулаками изнутри бочки, истошно заорав. Надеюсь, не княгиня.
Певца подсуживали исполнить романс про шляхтича, гуляющего по Понтару, но тот остался недвижим даже после пары подбадривающих пинков.
— А как же культура? — расстроился Сташек.
Он явно не дошел до кондиции товарищей, поэтому задавал вопросы нелепые и неуместные.
— Кончилась культура, — отрезал другой. — Зато жженка осталась!
Ад и черти, ну и Валтасаров пир. Как резок контраст между вулканом бурлящей жизни и склепом усадьбы фон Эвереков. Интересно, где скрывается сам Валтасар?
Да и дьявол с ним. Воспоминания об усадьбе оставили после себя мерзкое послевкусие. Надеюсь, ночь хорошего и крепкого сна сможет их развеять — если я смогу уснуть с такой катавасией за окном.
Конрад потянул кругленькую, как сдобная булочка, девушку в сторону леса. Впрочем, далеко они не зашли — по крайней мере, не настолько, чтобы не было видно процесса. Мне бы так любить свою работу.
— Малена, явилась не запылилась! — окликнула меня Адель. Разбойница забавлялась тем, что протыкала визжащую бочку карманным ножиком. — Атаман за тобой спрашивал! Тама он, на кулаках махается, пока тебя носит хер знает где!
И правда — чего я прохлаждаюсь, лазая по заброшенным усадьбам, бегая от дьявольского отродья, пока другие корпят в поте лица?
— Пусть… гуляет, — процедила я. — Я буду у себя.
— А ты шо как говна объелась, — прищурилась Адель. — Морда кислая как прошлогодние щи?
Кулаки непроизвольно сжались, во рту пересохло. Если кабаны решили все-таки довести меня до белого каления, то они на верном пути.
— Смотри, шельма, — хохотнула она. — Довыебываешься, а атаман кого-нибудь другого оприходует. Мало девок что ли!
Адель демонстративно откинула назад длинную челку, намекая, кто из местных совсем не выделывается. Светловолосый кабан бросил на колыхнувшуюся грудь Адель любопытный взгляд.
— Шлюхи вы, девки, — усмехнулся он в реденькие усы. — Наградил вас Огонь блядской натурой!
Чёртовы хамы и бездельники! Сколько еще я буду глотать их оскорбления?!
— Ты, курва обдолбанная… — слова лились из меня неудержимым потоком. — Мне плевать, кого завалит атаман — тебя, портовую шлюху, да хоть корову! Тем более что разницы между вами никакой!
Кабаны ощетинились, как свора диких собак, обнажили сабли. Вряд ли они меня порежут. Знают, что я нужна их вождю и богу.
— Пиздуй отсюда, блядь разрисованная, — прорычал кабан. — Мы с тобой как со своей, а ты к нам, как к собакам. Вот вышвырнет тебя атаман на мороз, тогда и…
Он неловко осекся, взглянув куда-то позади меня.
— Тогда и что, Анджей? — от этого тона на спине выступил пот, а с кабанов разом слетел весь хмель.
Святой Лебеда, я надеюсь, Ольгерд не слышал, что я сказала про него и коров. Я не это имела ввиду, это просто фигура речи… Анджей молчал, упершись взглядом в землю.
— Как ты там только что назвал мою гостью? — слишком спокойно спросил атаман. — Я не ослышался?
Когда Ольгерд пьян, он не заговаривается, не запинается, но в его голосе появляется что-то почти… дьявольское.
— Атаман, да она вас до этого… — попытался защититься Анджей.
Молчи, морда белобрысая! Оговорилась!
— Я ослышался или нет? — отчеканил Ольгерд.
— Нет, — глухо выдавил из себя кабан.
Ольгерд тяжело вздохнул. Подошел к Анджею вплотную, отчего тот сразу поежился и стал выглядеть беззащитным мальчишкой.
— Если ты не умеешь обращаться с языком, Анджей, может, он тебе и не нужен?
В повисшем молчании был слышен только треск костра. Даже пленник в бочке замолк.
— А как ты думаешь, Милена? — голос ничего не выражал, как будто мы обсуждаем планы на обед. — Нужен Анджею язык?
Этот вопрос заставил кабанов посмотреть на меня со страхом — а мне новообретенная власть пришлась по вкусу. Я задумалась, рассматривая собственные ногти, наслаждаясь долгой паузой.
Ума не приложу, нужен ли ему язык. Как по мне… так большой потерей для человечества это не станет. Одно меня останавливает — как бы опосля во сне не прирезали.
— Ну… — протянула я. — Не он один меня оскорбил, так что если уж резать языки — то всем.
Этой фразой я хотела смягчить приговор — вряд ли Ольгерд поступит так со всей ватагой — но вышла она крайне кровожадной. Адель ощерилась и сплюнула на землю. Ольгерд поравнялся со мной и смерил меня долгим взглядом.
— Это дело ты любишь, я посмотрю, — насмешливо протянул он. — Один напортачил — резать всех.
К чему это он?..
Ах да. Нужно было забрать дневник Иштвана с собой — Ольгерду явно было нечего делать на досуге и он решил пошерудить в чужих вещах. Сделав, конечно, скоропостижные выводы. Вот и прекрасно: я свои — тоже.
Кабан с шумом выдохнул.
— Этот разговор, Анджей, еще не закончен.
Тот сделался еще белее.
Ольгерд схватил меня за предплечье и потянул в сторону усадьбы, как пресловутую корову на привязи. Довольно постыдное окончание короткой победы — никто не сомневался, зачем он меня туда повел, но кричать вслед не решились.
Да не за этим. Когда Ольгерд хочет близости, он говорлив и обаятелен, а не молчалив и угрюм. Чего ему надо? Обсудить то, что прочитал в записках старого ублюдка? Там столько всего… Чего не хотелось бы вспоминать и чего Ольгерду никак не нужно знать.
Такое чувство, как будто мне вывернули на голову ворох грязного белья. Я сама только из супружеской спальни Ольгерда, и там своих скелетов предостаточно. Да, мне не хотелось бросать первый камень — но
