— Я те-бя по-нял.
— Отбой, — попрощалась трубка.
Стало тихо.
«Значит, государственная измена”, — с каким-то мрачным удовлетворением подумал Эредин. Происходящее даже доставляло ему определенное удовольствие — когда кто-то падает столь низко, невольно чувствуешь себя выше.
Карантир вжал голову в плечи, будто ожидая удара — Эредин был бы и не против закатить ему оплеуху, но в обществе Aen Elle дела так не решались. Никакое насилие не сравнится с карой холодного презрения.
Он помолчал немного, давая магу время как следует понервничать.
— Что, оправданий ждешь? — огрызнулся Карантир, когда молчание стало для него невыносимым.
— Они существуют? — лениво поинтересовался Эредин.
Они не просто существовали — они уже были сформулированы и так и норовили слететь с языка Карантира.
— Кто-то должен был якшаться с dh’oine, — сказал он, — раз уж такова цена спасения нашего народа. И уж точно не ты, король Ольх, — он фыркнул. — Великий воин. Герой. А я…
Он вытер губы тыльной стороной ладони, словно уничтожая мерзкий привкус собственных слов. Эредин скривился с нескрываемым презрением.
— А ты — продававшаяся им шавка, — закончил за него Эредин. — Ты все очень точно описал. Но нет, я не жду оправданий, Карантир. Я жду действий.
Маг помолчал, взвешивая свои следующие слова.
— А я — содействия, — наконец сказал он. — Любая атака в лоб закончится сломанной шеей, и теперь нам нужно не просто бежать - нам нужно не оставить за собой следа.
— Люди при всем желании не могут последовать за нами, — возразил Эредин.
Карантир дернул плечами и мотнул острым гладким подбородком:
— Я не о людях говорю.
Они помолчали. Эредин прохаживался по комнате, раздумывал, какое наказание будет уготовано Карантиру на Тир на Лиа.
— Просто не мешай мне, мой король. То, что я собираюсь сделать… не вмешивайся, — сдавленно произнес маг и с горечью добавил: — Пусть хоть кто-то из нас останется в анналах народа Ольх героем.
Эредин перевернул и придвинул к себе пергамент, разложенный перед магом. Схема здания (судя по маленьким прямоугольным комнатам за перегородками — темница) с наложенной поверх него гексаграммой. Провел указательным пальцем по схематически нарисованным сигилами знакам, по крестам сульфура — Эредину не хватало оккультных знаний, чтобы понять деталей, зато хватило, чтобы понять суть.
Нет, так пачкать руки он действительно не станет. Карантир и без того нашел куда более подходящего напарника для своих преступлений.
— Делай, что считаешь нужным, — махнул рукой Эредин, надеясь, что кроме них двоих никто никогда не узнает об этой его фразе.
Маг медленно кивнул.
— Не забудь нанести визит Дейдре, — сказал он на прощание — Она вытащила тебя из лаборатории: это едва не стоило ей жизни. Что в ее положении…
Вот как. Такое откровение задело его мужское самолюбие острой иголкой.
— Так не терпелось стать отцом? — тихо сказал Эредин. — Здесь и сейчас?
Карантир помрачнел и ничего не ответил. Эредин неодобрительно покачал головой и развернулся на каблуках, пока резкое осознание не остановило его в дверном проеме:
— Святые силы, — тихо сказал он. — Не отцовство тебя прельщает. Ребенок — и есть твой план к побегу.
Карантир скривился, как от зубной боли. Эредин до последнего надеялся, что маг воспылает гневом и начнет яростно отрицать его догадку, но он молчал.
— Мой запасной план, — наконец поправил его Карантир. — Zireael много предпочтительней.
Он взглянул на своего советника так, будто видел впервые, и поймал себя на мысли, что тому лучше никогда не возвращаться на Тир на Лиа.
— Боги тебе судьи, Золотое дитя, — выдохнул Эредин.
******
Дни походили на рябь на темной воде, и при всем желании Эредин не смог бы ответить на вопрос, какой сейчас день недели. Он так и не был уверен до конца, в здравом ли он все ещё уме, или сам не осознал, что рехнулся: что бы ни повстречалось ему на острове, чем бы оно ни было, он чувствовал, что оно все еще таится поблизости.
Пытаясь отогнать дурные мысли, всю следующую неделю Эредин занимался самоистязанием, упражняясь каждый день почти до изнеможения. Винтермьют еще дважды пытался с ним связаться, но Эредин на корню пресекал всяческие попытки.
Таггарт настоял на том, чтобы Эредин сопровождал его в его миссионерском — почти что мессианском — турне; пожалуй, из всех посещенных ими городов ему больше всего запомнился названный Римом.
Там же их теплей всего приняли. Когда местный правитель, монах в позолоченной рясе, начал произносить приветственную речь, то слов его речи совсем не было слышно — так оглушительно взревела толпа. Эредин едва удержался от того, чтобы не заткнуть уши.
Толпы людей, тысячи, сотни тысяч, внимали их голосам, готовые выслушать все, что им скажут, хотя Эредин подозревал, что большинство из них, если не все, до недавних пор были крайне далеки от церкви. Но теперь они смотрели на священника, как будто их господь лично спустил того с небес.
Они жаждали понять, что происходит, подсознательно чувствуя всю безнравственность своей короткой жизни и неминуемую за это кару. И если их ученые утаивали правду, то они искали ее в устах человека с крестом. Раньше Таггарт питался людьми, которых пугали новые технологии; теперь перешёл на людей, которых пугает конец света.
Когда пришел черед выступать Эредину, они замолкли; когда он рассказывал о Тир на Лиа, то они вожделенно вздыхали: «Эдем». Их благоговение просачивалась из физического мира в метафизический, и Эредин наблюдал за потоками магической энергии, что пропитывали толпу на площади, как губка.
Если Карантиру будут нужны жертвы для заклания, то в Риме он найдет множество добровольцев.
Тем же вечером Таггарт пригласил его прогуляться по местным музеям, желая похвастать местной культурой — и то ли из скуки, то ли из вежливости, Эредин согласился.
Внутри здания было сумрачно и глухо, как в святилищах забытых богов; нефы и алтари десятками выстроились в альковах. Таггарт подвел его к скульптуре, выполненной в рост человека и изображавшей императора, триумфальным жестом встречавшего победившие войска, и представил ее Нероном.
Мраморную голову мужчины с царственным профилем украшал лавровый венок, а складки тоги драпировались столь величественно, что вызывали ассоциации с колоннами.
Эредин узнал воплощенный в мраморе образ и улыбнулся; каким-то образом d’hoine, бесталанные к магии и отрезанные от иных миров, разжились артефактами одной из Потерянных Рас.
— А… — со знанием дела протянул Эредин. — Творения забытого народа. Aen Elle тоже ценят их красоту; подобные украшают мой дворец.
— Такое совпадение малоудивительно, — кивнул Таггарт. — Все прекрасное имеет единое начало. Как иначе объяснить схожесть наших языков, схожесть наших культур?
В своей обычной манере проповедника Таггарт сам спросил, сам