— Только тем, что возникли они по общему замыслу, которой нам понять, увы, не суждено.
Насчет схожести культур Эредин предпочёл не согласиться, поэтому только неопределённо хмыкнул.
— Почему вы называете Римскую империю потерянным народом? — по-светски непринужденно спросил Таггарт.
— Потому что история расы, создавшей эти шедевры, — пояснил Эредин, — безвозвратно утеряна. Нам, к сожалению, не суждено узнать, кто они и где жили.
Таггарт одарил его загадочной улыбкой опытного рассказчика, намеревающегося поразить слушателей неожиданным поворотом событий.
— Ну, теперь знаете, — улыбнулся он, поправив аккуратные очки. — В колыбели цивилизации, городе на семи холмах. Риме.
— Риме? — не без интереса переспросил Эредин. — Здесь до вас жила другая раса?
— Это людские творения, — не без гордости отметил Таггарт, бесцеремонно проведя пальцами по белому мрамору. — Как и латынь, дороги и канализация.
Эредин снисходительно улыбнулся.
— Все любят приписывать себе заслуги атлантов прошлого, — пожал плечами эльф. — Но, право…
Таггарт нахмурился.
— Господин. Бреакк Глас, — медленно сказал он. — Я совершенно уверен, что все мной перечисленное — изобретение человечества.
— Ну-ну, изобретение, — покачал головой Эредин. — Вы же только что сказали, что все это возникло по задумке высшего смысла, и тут же приписали человечеству?
Таггарт усмехнулся.
— С философско-религиозной точки зрения, — сказал он. — С практической — оно возникло здесь. На этой планете, в этом городе.
Недолго торжествовала человеческая скромность. Эредин покачал головой в недоверии:
— Я настаиваю, — не унимался Таггарт, — господин Бреакк Глас, что скульптуры в вашей спальне сделаны человеческой рукой. Ну, ей-богу, как вы еще объясните плоские уши?
— Не у одних людей они такие, — натужно отозвался Эредин.
Таггарт рассмеялся.
— Ну-ну, — сказал он, — если вам так крепче спится по ночам, то оставим этот разговор.
Разговор и правда вызывал у него только лишь головную боль, но Эредин ещё не знал, какой удар его ожидает, пока они не пересекли следующие несколько комнат.
Таггарт ввёл его в капеллу — и над ними раскинулся расписной потолок; фрески, изображавшие ангелов и демонов, людей и нелюдей, ад и рай. Глаза эльфа едва не заслезились от совершенства форм и красок, от гармонии общей композиции, от почти физического, хоть и незримого, присутствия гения, и в голове запульсировала страшнейшая, убийственная мысль: он никогда не видел ничего красивее.
Не проведя в капелле и десяти минут, Эредин укрылся в ближайшей ванной, где по стенам были развешаны иконы местных божков, и сделал несколько дорожек эльфской пыли.
Вынюхал одним залпом и подставил лицо холодной воде.
Он ещё до конца не осознал, но чувствовал, куда именно пришёлся удар Таггарта: по вере в исключительность собственной расы, в право властвовать, полученное ими от рождения, а значит — в него самого.
Эредин вздрогнул. Что-то коснулось его плеча; он обернулся, но позади никого не было.
******
Он и эльфские светские рауты не очень-то жаловал — раздражали улыбки, за которыми таились неуверенность и страх, и взгляды, значение которых надо было разгадывать — а уж людские и подавно. Ярмарка дурновкусия: виной тому были даже не блестящие одежды кричащих цветов и не женские прелести, вываливающиеся из вырезов, как перевязанные жгутами куски мяса на лавке, нет; причиной было выставленное напоказ благополучие, пока мир за пределами пира горит в огне.
Или тонет.
Эредин отнесся к саммиту с чувством неизбежности и мысленно разделил циферблат часов на две половины — с девяти вечера до трех часов ночи — шесть часов, когда он должен выдерживать людскую компанию, и оставшиеся шесть, когда он сможет удалиться в свои покои.
К ним с Таггартом подлетел слуга с парой бокалов вина на подносе.
— По эту сторону Женевского озера вы лучше не найдёте, — сказал Таггарт.
Эльф пригубил и убедился в его правоте. Подали закуски, и музыканты снова принялись за игру, что сократило слышимость голосов и перевело разговоры на более интимный уровень.
— Ни единого знакомого лица, — сказал Эредин. — Кто тот dh’oine с красным галстуком?
— Кестлдайн, премьер-министр Великобритании, — сообщил ему Таггарт. — Разговаривающая с ним леди в желтом платье — СЕО Штайнер-Бизли.
Пресловутая дама в летах окинула его раздевающим взглядом. Таггарт задумчиво добавил:
— Вам обязательно нужно будет перекинуться парой слов.
— Всенепременно, — ответил Эредин, изучая лица остальных гостей.
И улыбнулся, натолкнувшись на приятную глазу картину.
Над собравшимися на саммите на невысоком балконе галереи стояла Дейдра. Она облокотилась на низкий парапет и смотрела вниз, ее кожа светилась изнутри, как редкий сорт мрамора. Кровь Aen Inchaer уже перемешивалась с ее собственной, и одни боги ведали, на что она сейчас способна.
В последнее время она была к Эредину крайне благосклонна, видимо, помня о том, что по возвращении на Тир на Лиа ему еще предстоит признать ее сына законнорожденным.
Вернувшись из Рима он обнаружил подарок от чародейки: промасленный пергамент на рабочем столе. Дейдра разыскала ему боевой клинок; сначала он показался Эредину слишком простым — ни рун, ни рисунков на лезвии, но он пришелся точь-в-точь по руке. Черный и блестящий, меч выглядел так, будто сталь фальцевали при ковке не меньше тысячи раз. «Лезвие - сталь с танталом, — гордо пояснила ему Дейдра немногим позже, — а эфес из углеродных волокон».
Diable его знает, что это значит, но поблагодарил он ее как следует.
Завидев его, чародейка помахала ему рукой.
На периферии толпы он увидел Намира, рассматривавшего на телефоне чьи-то фотографии. Словно почувствовав взгляд, киборг сразу поднял глаза. Вокруг него было еще не менее дюжины солдат, неустанно следивших за всеми и каждым.
*****
«Забавно, насколько иными кажутся вещи, как только они больше не желанны», — подумал Эредин, заприметив за фуршетным столом знакомое лицо.
Напомаженная и засунутая в узкий зеленый футляр (все платье вполне могло бы уместиться в его кулаке) Zireael битые полчаса выбирала между красной и черной икрой. Из платья выпирали груди, благодаря женским ухищрениям казавшиеся куда больше, чем были на самом деле.
Девчонке было явно было не по себе. Рыская вокруг фуршетного стола, она двигалась, как дворовая кошка — на цыпочках и опасливо, ожидая нападения с любой стороны.
Единственным, кто выглядел на приеме еще более неуместно, был ее спутник. Угрюмый до комичности, киборг по пятам следовал за своим куда более живым и обаятельным начальником. В том, что киборг — ее спутник, и что слово «спутник» имеет в их случае телесную подоплеку, девчонка не давала никому и малейшего шанса сомневаться: ластилась и прижималась к нему с такой двусмысленностью, что Эредину усилием воли пришлось прогнать из воображения сцены их соития.
На этом схожесть любовников не заканчивалась; оба не имели ни малейшего представления о светских манерах
