А потом?
Лопнула еще одна полоска скотча.
В этот момент Ильич убрал телефон в карман.
— Бери его, — сказал он. — Пора ехать.
Бритоголовый отвернулся о холодильника. В руке он держал бутылку пива.
— Прям сейчас?
— Тупой вопрос, Леха. Тупой.
Бритоголовый нахмурил брови, угрюмо кивнул. Бутылка пива осталась на стойке. Он приблизился к сидящему у стены Гоше.
Лохматые остатки скотча мягко сползли по запястьям.
Дыши глубоко.
Во рту зашевелилась гусеница. Холодное тельце скользнуло по внутренней стороне щеки, вызывая очередной приступ рвоты. Гоша смачно рыгнул прямо в лицо склонившемуся над ним громиле, а потом вынул из-за спины руки — левой обхватил Леху за мокрую от пота шею, чтоб не дергался, а правой что есть силы всадил нож ему под ребра.
А потом еще раз.
Ночь обещала быть долгой.
Ловец отвернулся к окну, разглядывая трассу в нескольких метрах от заброшенной автозаправки. В черноте мелькали огоньки фар.
Накладки иногда случались. Кто-то не успевал пересадить Ребенка, и тот умирал среди кусочков мяса и капель жира. Кто-то не находил носителей и хватал первых встречных — бомжей, пьянчуг, детей (материал не самый лучший, поскольку Ребенку надо было выжить, а не помереть внутри носителя). Кто-то не выдерживал стресса, бросал все и пытался сбежать. Служители культа, адепты Бога Гатаноа находили каждого — от них невозможно было укрыться — но время все равно утекало, ночи шли одна за другой.
Вот и сейчас будто специально наложилось одно на другое. Дядя Федя, второй Ловец, застрял где-то у Геленджика. Носитель, которому предназначалась шаурма в пакете Ильича, что-то заподозрил и свалил прямо в поле. Ищи его теперь… Дядя Федя, конечно, справится, найдет и притащит, но это все трата времени, беспокойство, суета. Ильич не любил суетиться.
Поэтому и новоявленный адепт Леха ему тоже не нравился. Бритоголовый суетился. Он думал, что это все игра. Древние боги, дети Первенца, частицы Гатаноа — игра, мать его. А он будто был человеком, читающим правила. Выдумал себе вселенную.
Ильич честно думал, что после сегодняшней ночи избавиться от Лехи. К черту. Надо найти нормального адепта, спокойного и не такого идиота. Боги не любят идиотов.
В душе снова зашевелились Частицы Первенца. Они жаждали собраться воедино. О, как же долго они этого ждали. С тех времен, когда в великой битве людей и служителей Бога люди осквернили храм Гатаноа, разрушили его до основания, а самого Бога расчленили и отправили навечно к звездам — миллион лет прошло или даже больше. Только Ми-го знают, сколько им пришлось прятаться от людей и выращивать Частицы Первенца внутри Адептов и Ловцов…
За спиной послышалась возня, отвлекла от мыслей.
— Что там у тебя? — Ловец обернулся.
Перед ним стоял Гоша — глаза выпучены, на лбу капли пота, а между неровных желтоватых зубов извивается Ребенок. Какой же он красивый. Идеальный. Усики ощупывали губы, дотрагивались до запекшейся крови и желчи. Блестели черные глазки. Открывался и закрывался крохотный рот, наполненный миллионом мелких и очень острых зубов.
Все это Ловец успел заметить за долю секунды до того, как Гоша шагнул к нему и вонзил нож чуть выше пупка.
Ловец ощутил, как широкое лезвие распарывает его плоть, рвет ткани, заходит глубоко внутрь. В животе зародился невероятный жар, от которого волнами разлилась слабость. Подкосились ноги. Ловец хотел взять Гошу за лицо, выдавить ему глаза, сломать нос и сжать череп так, чтобы тот хрустнул. А Гоша несколько раз вытащил и воткнул нож, будто не хотел останавливаться. Будто убийство доставляло ему наслаждение. Выпученные глаза, отвисшая челюсть, слюна, стекающая по подбородку. Ребенок — прекраснейшая частица Первенца! — трепещет во рту.
— Smokeonthewater, — хрипло пробормотал Ловец, вспомнив безбожную юность в Питере, когда лазил по разрушенным безымянным храмам в поисках неизведанного. Нашел же на свою голову. — Последнюю сигаретку дашь выкурить, а?
А потом рухнул на пол.
Гоша переступил через упавшего Ильича. Затекшие ноги плохо слушались. Нижняя половина лица онемела. Гусеница вместо языка… к черту, потом с ней разберемся!
Толкнул плечом входную дверь, вывалился на улицу: из духоты помещения в ночную прохладу. Тяжело и хрипло втянул носом свежий воздух. Огляделся.
Метров тридцать до трассы. Там можно остановить кого-нибудь и попросить помощи.
Как попросить? На пальцах? Любой нормальный водитель, увидев во рту у Гоши извивающуюся тварь тут же свалит к чертям.
Тогда что?
Уехать на драндулете Ильича обратно в Краснодар. Найти больницу. В больнице поймут, как это вытащить. И что это вообще такое.
Гусеница, будто сообразив, что речь идет о ней, снова принялась извиваться. В глубине горла болезненно заныло, грудь вдруг сдавило так, что потемнело перед глазами. Гоша оперся о дверной косяк. Дыхание сбилось. Он часто и громко закашлял, прикрыв рот рукой. Почувствовал, как крохотные усики щекочут разгоряченную кожу на пальцах.
В голове вдруг зародилась мысль.
Надо вернуться во имя возрождения Первенца.
Мысль была настолько странной, что Гоша сначала не понял, как она оказалась внутри его головы. Будто кто-то забросил ее туда. Кто-то посторонний.
Вдалеке зародился шум, темноту разрезал свет фар. По трассе пронесся автомобиль. Гоша наблюдал за ним, пока снова не стало темно и тихо.
В голове закрутилось непонятное.
Гоша подумал, что никогда не лакомился сочным свежим человеческим мясом, завернутым в кожу, как в лаваш.
Ми-го рассказали бы ему о пользе поздних ужинов человечиной.
О, у них на этот счет было много интересных теорий.
Просто возвращайся.
Расскажут.
О, да.
Гоша зашел внутрь автозаправки, под зеленоватый свет ламп, и плотно прикрыл за собой дверь. Гусеница во рту извивалась, скользила по щекам с обратной стороны и касалась усиками губ.
Это была ее идея.
Проголодалась, да?
Сознание словно разделилось надвое. Две мысли, одинаковые по силе убеждения, столкнулись в голове.
Разве тебе не нравится шаурма? Не подделка от Заурчика, а настоящая, свежая, жирная человеческая шаурма в естественной упаковке? Первый сорт!
Надо бежать. Куда угодно. Бежать отсюда.
Или стать новым Адептом.
Х-ха.
Подумай, разве это не прекрасно — поклоняться великому божеству, которое появилось на земле задолго до зарождения разума. Стать тем, кто заглянет в первородные стихии космоса и узрит великого отца — Ктулху!
Гоша разглядел собственное отраженье в мутном окне. Увидел, как длинные усики выскальзывают из его рта и ощупывают онемевшие щеки, подбородок, скулы.
…Если надкусить чуть ниже подбородка, пустить кровь, то наткнешься на такой вкусный кусочек, которого никогда в жизни не пробовал!..
Во рту скопилась слюна. Чужие мысли были невыносимы.
Гоша бросился к стойке, за которой подмигивал яркой лампой холодильник. Ноги сделались ватными. Гусеница, почуяв неладное, забилась в агонии. Перед глазами запрыгали разноцветные огоньки. Гоша, потеряв на секунду ориентир, ударился головой о стену и едва не упал. Нащупал руками стойку, зашел за нее, склонился над холодильником. Задняя стенка у него была зеркальной. На Гошу из зеркала смотрело нечто — веки
