Как только мы добегаем до машины, пустырь на месте бывшего дома Мейсона раскалывается и пламя вырывается вверх, достигая высоты двухэтажного дома. Мы падаем на сиденья, я газую с места и разворачиваюсь с заносом. В этот момент весь пустырь проваливается внутрь себя, земля вздрагивает, как при землетрясении, и в ночное небо взлетает жирный оранжевый огненный шар. Я разгоняю «Порше» и сворачиваю в первый же выезд из Беверли-Хиллз, войдя в поворот фактически на двух колесах.
МЕЖДУ ГОЛЛИВУДСКИМ БУЛЬВАРОМ и Сельма-авеню, позади неработающего кинотеатра, мы находим неосвещенную автостоянку. Я паркуюсь в дальнем конце, чтобы нас никто не смог увидеть с улицы. Я до сих пор хриплю. Понятно, что в легких еще остались остатки дыма, но у меня такое чувство, будто я забыл, как дышать, с тех пор как мы выбрались на поверхность. Я глушу двигатель «Порше», и мы слышим вой пожарных машин, отражающийся эхом от зданий на том конце города.
– Что-то их многовато.
Видок усмехается:
– Забота о богатых превыше всего. Как в любом городе мира в любые времена.
– Что было в последней бутылке, которую ты бросил?
– Масло «Спиритус Деи»[42]. Почтенный древний католикон[43] – ядовитый почти для любого демона или Таящейся твари. Очень редкий. У меня была единственная бутылка.
– Извини, дружище.
– Не беспокойся. У человека, с которым я тебя обещал познакомить, найдется еще.
Я вынимаю «Зиппо» из кармана:
– Что мне делать с этой штукой?
– Сохрани. Мое исключительное знание магии и взаимопревращения элементов подсказывает мне, что это не совсем обычная зажигалка.
– Глуповатый сосуд для такого мощного оберега.
– Возможно, Мейсон сделал его специально для того, кто захочет туда залезть.
– Думаешь, Мейсон оставил это для меня?
Видок устало пожимает плечами:
– Не знаю. Но ловушка больше рассчитана на votre module[44], чем на других членов вашего Круга.
– Да уж. Я зашел прямо в заботливо расставленные силки. Но вдруг эта зажигалка нам что-нибудь подскажет?
– Будем надеяться.
– Значит, ты полагаешь, теперь Мейсон знает о моем возвращении?
– Ты только что взорвал его дом. Он может начать что-то подозревать.
Я разжимаю пальцы рук, лежащие на руле, и снова их с силой сжимаю.
– Я же еще не готов. Я еще не крепко стою на ногах.
– Возможность всегда приходит или слишком рано, или слишком поздно. Но с тем, что ты нашел сегодня ночью, ты приблизишься еще на шаг к влечению своего сердца.
Я открываю зажигалку и снова чиркаю колесиком. Видок дергается, ударяясь плечом о дверь. Вспыхивает маленький огонек, и… больше ничего не происходит. Очень хочется курить, но горло и легкие словно набиты горячим гравием. Я захлопываю крышку зажигалки и кладу ее в карман.
– Когда встретимся с парнем, у которого есть этот «Спиритус», платить буду я.
– Отлично. Я хотел предложить тебе именно это. То есть встретиться с ним как можно скорее.
– Ты уверен?
– Absolument[45]. Он многое знает и владеет многими полезными вещами. Полагаю, чтобы выжить, скоро тебе понадобится что-то помощнее пистолетов Санденса Кида.
ПОСЛЕ ТОГО КАК я отвожу домой Видока, я останавливаюсь у ближайшего супермаркета, тщательно протираю «люгер» от отпечатков пальцев и пропихиваю его на дно самого полного и вонючего мусорного бака. Я не хочу, чтобы он оставался со мной. Мало ли, какие преступления совершили с ним нацистские уроды.
«Бамбуковый дом кукол» сейчас закрыт, а мне очень надо что-нибудь выпить. Я бросаю «Порше» за квартал до «Пончиковидной Вселенной», покупаю в ней огромный стакан черного кофе и пару пончиков на сметане и иду несколько кварталов до «Max Overdrive».
Я выпиваю кофе и съедаю один пончик к тому времени, как добираюсь до магазина. Внутри горит свет. Центральная дверь распахнута, стекло в ней разбито. Я выбрасываю второй пончик, вынимаю нож Азазеля из сапога и тихо захожу внутрь. В магазине разгром. Стеллажи перевернуты, диски и коробки от них разбросаны по всему залу. Кассовый аппарат, однако, выглядит нетронутым, значит, это были не воры и не наркоманы.
Я пинаю в стороны битое стекло и диски, гадая, кому и за что понадобилось громить магазин, потом обращаю внимание на ботинок, торчащий из-под одного из лежащих на боку стеллажей. Я берусь за стеллаж и переворачиваю его. Там Аллегра. Она без сознания. Одежда на ней порвана, руки и лицо в крови. Я прикладываю ухо к ее грудной клетке и с облегчением слышу медленное ровное сердцебиение. Я поднимаю ее и несу к себе в комнату. Девушка практически ничего не весит. Дверь наверху лестницы выбита. Я кладу Аллегру на кровать и накрываю одеялом. Затем иду в ванную за мокрой тряпкой и вдруг замечаю нечто более страшное, чем упыри в подвале Мейсона. Дверь в кладовку Касабяна сорвана с петель. И его там нет.
Я вытираю кровь с лица Аллегры и кладу прохладную тряпку на лоб. Затем открываю ей веки. Зрачки расширены и не хотят сужаться. Сотрясение. Это плохо. Аллегра дергает головой и слабо стонет, затем отталкивает мою руку.
– Что случилось? Мне холодно.
Она в сильном шоке. Я заворачиваю ее в простыню.
– Ты ранена.
– Мистер Касабян ушел. Он выглядел мертвым, но смог попрощаться.
– Я отвезу тебя в больницу.
Она садится прямо. Ну, почти. На самом деле у нее ничего не получается и она падает обратно.
– Не надо в больницу.
– Надо. Ты ранена.
– Никаких больниц. Они могут вызвать полицию.
К такому я не готов.
– Всё равно поедем.
Не следовало этого говорить. Аллегра хватает меня за руку и поднимает тело вверх, одновременно пытаясь ударить. Довольно впечатляющий поступок от девушки, которая задыхается, как умирающая рыбка.
– Никаких больниц! Никаких копов!
Наконец, поняв суть проблемы, я помогаю ей улечься обратно на кровать. На рабочем столе Касабяна валяются обрывки каких-то бумаг, недоеденные буррито и пепельницы, полные сигаретных окурков. Я копаюсь в этом мусоре, пока не обнаруживаю телефон. Затем набираю номер Кински. Кто-то снимает трубку после шестого гудка.
– Кэнди? Это Старк!
– Старк? Рада вас слышать. Скажите мне, Старк, время вашей планеты совпадает с нашим? Земные часы говорят мне, что сейчас довольно поздно для болтовни.
– Заткнись! У меня здесь гражданская, и я абсолютно уверен, что она пострадала от магии. Не знаю, насколько серьезно, но думаю, у нее сотрясение мозга. Кински – единственный врач, которого я знаю в Лос-Анджелесе, поэтому я привезу ее к нему. Если его
