Видок выходит из спальни со знакомыми потертыми джинсами.
– Спасибо, – говорю я ему.
Затем снимаю свои изодранные штаны, бросаю их в угол и надеваю чистые джинсы. И только после этого мне приходит в голову, что, хотя скромность в Аду совсем не ценится, вести себя подобным образом на Земле совсем не обязательно. Видок и Аллегра смотрят на меня с жалостью, как на дебила, и их трудно за это винить.
Видок ведет нас в коридор, останавливается и смотрит на меня.
– Аллегра теперь с нами, – говорит он. – Она должна видеть и понимать, что мы делаем. Сегодня ты слишком пьян, чтобы спокойно угнать еще одну тачку, хотя я понимаю, что тебе хочется именно этого. Покажи лучше девочке свой истинный дар. Докажи ей, что ты способен на что-то еще, кроме нанесения увечий себе и окружающим.
– Куда идем?
– Перекресток Бродвея и Третьей улицы. Брэдбери-билдинг[60].
Я протягиваю Аллегре руку.
– Ты готова к следующему шагу?
– К какому?
– Это вопрос действия, а не познания. Либо ты готова, либо нет.
Она колеблется секунду, потом берет меня за руку.
– Показывай.
Видок берет ее за другую руку, и я втягиваю их обоих сначала в тень, потом в Комнату.
– Что это за место?
– Центр Вселенной.
– И что это значит?
– Отсюда можно попасть куда угодно. На любую улицу. В любую комнату. На другой конец города, на Луну или в детскую комнату Элвиса.
– Если ты можешь идти, куда захочешь, в любой момент, зачем ты крадешь машины?
– Потому что через стены ходят только призраки. Люди пользуются машинами.
– Мистер Мунинн ждет, – говорит Видок. – Надо идти дальше.
Я беру Аллегру за руку, Видок касается ее плеча, и мы вместе выходим на Бродвей – прямо к зданию Брэдбери-билдинг. Уже достаточно поздно, чтобы нас мог кто-то заметить. В такое время здесь трутся только пара алкашей да несколько ужасно деловых бизнесменов, которые настолько влюблены в свои телефоны, что взорвись у них в штанах ядерная бомба, они вряд ли обратят на нее внимание.
Аллегра оглядывается и бьет меня по руке с такой силой, что я сразу понимаю: она настроена серьезно.
– Какой же ты говнюк! Ты мог сделать так же прошлой ночью, но вместо этого заставил меня тыкать в тебя ножом.
– Я считал, что ты еще не готова…
– Я все сказала: любишь мазохизм – в телефонной книге есть куча профессионалок.
Брэдбери-билдинг – это гигантский павильон в викторианском стиле. Как будто инопланетяне погрузили одну из влажных грез Жюля Верна в янтарь и бросили посреди Лос-Анджелеса. Внутри – открытое пространство с кирпичными стенами и коваными мостками, ведущими к офисам и магазинам.
Мы входим в железный лифт, похожий на клетку для вымершей птицы размером с лошадь. Вслед за нами заходят два парня. С мрачными мордами. В темных костюмах. В темных очках, которые выглядят так, будто их никогда не снимают – словно они припаяны к лицам. В них они моются в душе и трахают жен своих лучших друзей. Большинство парней в костюмах меня откровенно бесят, потому что от них так и прет копами, нелегально подрабатывающими охранниками. Может, они и не на службе сегодня, но коп – это всегда коп. Оказавшись с ними в одной клетке, я начинаю мечтать о том, чтобы выгрызть себе путь наружу из этой паровой крысоловки. Самое смешное, что, пока мое давление скачет на Марс и обратно, их сердцебиение остается абсолютно ровным. Как и их дыхание. Копы заставляют меня нервничать и в более спокойные времена. Но теперь, когда я в течение нескольких дней каждые два часа грабил людей и угонял машины; когда у меня с собой Адский нож и незарегистрированный пистолет, боюсь, темная сторона моей личности станет очевидна даже дураку.
Видок нажимает кнопку пятого этажа. Один из людей в черном жмет на третий. Если кто-то из этих двоих хотя бы моргнет, я раскрашу лифт их кишками и мозгами.
Но ничего плохого не происходит. Лифт останавливается на третьем. Копы спокойно выходят и держат путь вдаль, даже не подумав оглянуться. Самый п…дец в том, что я немного разочарован. Я был уже готов к драке, но ее не случилось, и я чувствую себя обманутым. Как будто меня раздразнили, но ничего не дали. Мне отчаянно хочется что-нибудь разломать. Мне приходит в голову, что я скорее всего еще не протрезвел, и единственное, что меня может сейчас успокоить, – это сигарета или случайное насилие. Или мимолетный взгляд на самое страшное уродство известной части Вселенной.
Прямо напротив лифта – магазин, торгующий предметами домашнего декора. В дорогущем бутике, похожем на кошмарный сон, продается фальшивая экзотическая дрянь для поднявшихся на интернет-торговле кокаинистов с кучей денег и полным отсутствием стыда. Здесь есть даже златоглазые фарфоровые гепарды в натуральную величину… Поддельная антикварная китайская мебель… Пластиковые будды… Шаблонные тибетские тханки[61].
Видеть все это ужасно! Этот магазин или убьет меня, или отрезвит.
К счастью, убить меня очень трудно.
Видок закрывает дверь лифта, и мы едем на пятый этаж. Но на полпути он жмет кнопку «стоп», и кабина с грохотом останавливается. Затем двумя пальцами он нажимает на кнопки 1 и 3 одновременно.
– Это еще зачем?
– Нам на тринадцатый, – отвечает Видок.
– Но здесь нет тринадцатого этажа, – возражает Аллегра. – Посмотрите на кнопки. В этом здании только пять этажей. А если бы даже было больше, тринадцатого этажа бы не строили. Это несчастливое число. Туда никто не захотел бы въезжать.
– Как скажешь, – отвечает он и снова жмет «стоп».
Затем кабина едет вниз и останавливается на третьем этаже.
– Видите? Мы опять на третьем.
Я замечаю какое-то движение у магазина домашнего декора.
Витрина, в которой минуту назад стоял фарфоровый гепард, теперь освещена только свечами. Большое темное стекло покрыто вековой пылью и слежавшейся копотью. На месте гепарда стоит стеклянный колпак высотой по меньшей мере в шесть футов[62]. Внутри колпака – женщина. Она полупрозрачна и бесцветна, почти черно-белая. Платье и волосы женщины развеваются под воздействием какой-то невидимой бури. Она кричит и царапает когтями стеклянные стены своей тюрьмы. Увидев, как мы выходим из лифта, она замолкает и смотрит на нас, как лев на стадо зебр. Секунду спустя она снова начинает биться о стекло колпака, демонстрируя желтые акульи зубы.
Внутри магазина темно и тесно от многочисленных предметов. В нем пахнет плесенью, как на чердаке, который не открывали полсотни лет. Из теней выныривает другая тень. Это мужчина. Он маленький, круглый и черный. Не такой, как темнокожая Аллегра, – скорее цвета воронова крыла или бездны. На нем дорогой шелковый халат, в руках бронзовая подзорная труба.
– Вижу, вы уже познакомились с моей Фурией, – говорит он. – Я совсем недавно приобрел ее в Греции. Конечно, в разные времена у меня были
