— Обо мне постоянно говорят то же самое.
Очевидно, Джануча не поняла шутку. Она поднесла птицу ближе ко мне.
— Скажи, что видят джен-теп, когда смотрят на нее?
Наконец мы добрались до истинной цели ее визита. Гитабрийцы, должно быть, уже поняли, что разум Крессии под контролем. Лишь один народ на континенте обладает такими умениями.
— Они видят новую форму магии, — ответил я. — Ту, которую мой народ не понимает. Они видят угрозу для всего и вся, что делает джен-теп избранными.
— Могут ли они убить за это?
— Без сомнения.
Я ответил, не задумавшись ни на миг. И это явно встревожило Джанучу.
— А если речь идет об убийстве невинных людей? Они все равно это сделают?
Даже сейчас, несколько месяцев спустя, смерть Ревиана помнилась мне так, словно это было вчера.
— Без колебаний.
Рука Джанучи задрожала. Птица, обнаружив, что ее насест ходит ходуном, хлопнула металлическими крыльями и взлетела в поисках местечка поспокойнее. Ей приглянулось мое плечо. Золотые глаза глянули на меня, и в них я увидел то, чего быть не могло…
Нифения уверяла, что, использовав десяток разных заклинаний, можно сымитировать всю физиологию птицы. Но вот разум — нельзя.
Так откуда же это взялось?
Легкий ветерок дунул мне в правый глаз, означая, что сасуцеи проснулась. Возможно, она тоже пыталась понять, как так вышло.
— Мне нужна твоя помощь, — наконец сказала Джануча.
— Один раз я уже пытался помочь. — Я пошевелился — осторожно, боясь спугнуть птицу. Загремели цепи. — Для меня это кончилось плачевно.
Джануча выглядела удивленной. Даже, кажется, раздраженной. Словно я требовал извинений. Она взяла птицу и положила ее обратно в карман.
— Знаешь ли ты, что случится, если твои соплеменники убьют дочь главного изобретателя Гитабрии? Мое правительство будет вынуждено объявить войну джен-теп!
— Кредара Джануча, за последние двенадцать месяцев мои соплеменники пытались убить меня столько раз, что я уж и счет потерял. За двенадцать часов пребывания в Гитабрии меня избили, посадили в тюрьму и угрожали пытками. Честно говоря, мысль о войне между двумя чокнутыми странами не внушает мне такого ужаса, как раньше.
— Молодой человек, уверяю: если я покину эту комнату, сервади Завера быстро разъяснит тебе, что такое настоящий ужас.
И вот что еще люди не знают о страхе: хотя к страху нельзя привыкнуть, ваш мозг постоянно обрабатывает информацию о нем. И через некоторое время вам становится скучно бояться.
— Тогда закрой за собой дверь, кредара Джануча. Я хотел подремать, а свет мешает.
Она встала и пошла к выходу. Внезапная судорога, скрутившая мои внутренности, подсказала, что я ошибался насчет — «становится скучно бояться». Самым трудным, что мне доводилось делать в жизни, было — не просить Джанучу вернуться. Но если б мы начали игру в угрозы и запугивания, я в итоге оказался бы не более чем пешкой на шахматной доске. А мне хотелось верить, что это не так.
Джануча остановилась.
— Моя дочь… Оправившись от лихорадки, она сказала мне, что вы встречались раньше, что ты ее друг. И ты будешь стоять и смотреть, как враги мучают ее, пытаясь добраться до меня?
— Кстати о дружбе, кредара. А где мои друзья?
— Целы и невредимы. Поклянись, что спасешь мою дочь, и я отведу тебя к ним.
— Мне нужны гарантии.
Изобретательница покачала головой.
— Как ты верно понял, это тюрьма. Причем особая. Ее существование наше правительство почему-то скрывает. Я не могу привести сюда твоих друзей и не представляю, как доказать, что они живы и здоровы.
Женщина посмотрела на меня так, словно изучала шестерни сломанных часов, а не лицо живого человека. Это тоже кое-что говорило мне о ней.
— Еще до того, как вошла в эту дверь, ты знала, каким будет наш разговор, кредара Джануча. А значит, у тебя есть то, что ты можешь мне показать.
Она еще не успела ответить, а я разгадал еще одну часть головоломки.
— И тот факт, что ты не использовала это доказательство, означает, что ты не понимаешь, в чем его суть.
А кто у нас передает сообщения, не имеющие никакого смысла?..
— Давай ты просто повторишь то, что сказала Фериус Перфекс и покончим с этим.
Джануча слабо улыбнулась.
— Она предупреждала, что ты раздражающе проницателен. — Женщина встала в центре комнаты, отодвинув стул. — Хорошо. Вот сообщение аргоси.
Изобретательница вытянула правую руку вдоль тела, повернув ее ладонью вверх. Левую руку уперла в бедро и вытянула правую ногу — так, что ее массивный ботинок едва касался пола. Она глубоко и неуверенно вздохнула… А потом главный творец Гитабрии и, возможно, — самый важный человек в мире, начала танцевать по моей тесной камере. Она покачивалась в такт воображаемой мелодии, вертелась и подпрыгивала. На ее лице застыло напряженно-сосредоточенное выражение. Я узнал этот танец, поскольку, путешествуя с Фериус, провел немало ночей, практикуясь в нем. Изобретательница была не так и плоха, хотя, конечно, со стороны выглядело забавно.
Подождав еще пару минут — и поняв, что больше не вынесу этого зрелища, — я сказал:
— Ладно, хватит. Я тебе верю.
Она остановилась.
— Ты поможешь моей дочери?
— Да.
Во взгляде Джанучи скользнула подозрительность.
— Но я еще не закончила танец. Аргоси специально оговорила, что, если я не станцую его целиком, сообщение будет неполным.
Я не смог удержаться от улыбки.
— Госпожа, я расшифровал сообщение Фериус еще до того, как ты начала танцевать.
— Тогда почему она… — Джануча замолкла. А затем произнесла что-то на родном языке. Готов поклясться, это была очень длинная череда очень крепких ругательств.
— Да, — кивнул я. — Аргоси часто так поступают.
Глава 25
ДОЧЬ
Забавно, как иногда все складывается.
Еще несколько часов назад я был закован в цепи и сидел в секретной тюрьме Гитабрии. Настолько секретной, что мне завязали глаза, когда везли в город, чтобы я не узнал ее местоположение.
Теперь же я оказался в роскошном доме самой уважаемой женщины Гитабрии и сидел в шикарном кресле напротив ее дочери. Девушки, которую Джануча любила более всех на свете… Теперь в цепи была закована она.
— Привет, Келлен.
— Привет, Крессия.
Она казалась спокойной, несмотря на оковы и прочие приспособления для фиксации, включая зачарованную медную проволоку. Гитабрийцы, должно быть, заплатили за нее немалые деньги какому-нибудь купцу джен-теп. Мой народ не занимается благотворительностью.
— Я умру? — спросила Крессия.
Разумеется, сейчас я обязан был ей сказать, что она ни в коем случае не умрет и все под контролем. Но за последние полгода я потратил большую часть времени, пытаясь вытащить из людей обсидиановых червяков. Иногда мы появлялись слишком поздно. В других случаях… ну, это была лотерея. Некоторым удавалось выжить — тем, чье тело и разум были достаточно сильны, чтобы перенести процедуру.
— Ну?
— Я не знаю. Надеюсь, нет.
Она отвела взгляд. Мы сидели в просторном помещении, которое, как мне сказали, было мастерской ее матери. Дом Джанучи располагался в самой престижной части города и был вырезан в стене
