— И что было?
— В том старом случае пациент настолько сильно хотел избавиться от произошедшего, что оно действительно исчезло из его памяти. Даже если ему говорили, что было на самом деле, он уверенно говорил другое.
— Как он потом адаптировался к обычной жизни, этот ваш пациент?
Врач прикрыл глаза.
— Он до сих пор в больнице. Так вышло, что… в общем, он не может заставить себя выйти наружу. Всё-таки память сохранилась, это теперь что-то вроде фобии. Дело завязалось в аварии, а машины-то у нас повсюду.
Мидорикава хотел было откланяться и пойти дальше, но врач продолжил после долгой паузы:
— Я не хочу сказать, что с вашим товарищем обязательно произойдёт то же самое. С моим братом некому было остаться, никто не мог его переубедить… Короче говоря, шанс есть всегда, тем более, прошло не так много времени. Вы ещё можете всё исправить.
Посмотрев ему вслед, Мидорикава вздохнул и с уважением подумал о стойкости этого доктора. Они выглядят как ровесники, правда, ему самому раза в три с половиной больше лет.
За углом была палата Кайла. Свернув из коридора к двери, он наткнулся на Хоука.
— Ты лежать должен, — быстро произнёс Мидорикава. — А не по коридорам шататься.
— Мне идти два метра, не больше. — Хоук выглянул в коридор через его плечо. — Что он там говорил? Про нас, наверное?
«Слава богу».
— Да так, обо всём понемногу. Про свою жизнь рассказывал. Сильный человек. — Помявшись немного, капитан спросил: — Можно мне навестить Кайла?
— Он спит. Мидорикава-сан, вы, кажется, чувствуете себя виноватым. Это лишнее.
— Я думал, ты считаешь, что я привёл вас в могилу.
— Вы вытащили нас из неё. — Мидорикава с изумлением слушал его спокойную речь: — Пожалуйста, не надо думать, что если я младше вас, то не умею думать… Как и вы, я несу ответственность за некоторых людей и представляю, что вы чувствуете. Малейшая неудача — и кажется, что на твоих плечах громадный груз вины, а на самом деле её всего лишь капля.
— Ты слишком трезво рассуждаешь для пострадавшего…
— Это должны делать вы, — иронично заметил Хоук. — Говорить всякие хорошие вещи, приносить цветы и ещё какую-нибудь ерунду. Пожалуйста, приободритесь, нам ещё вместе работать.
Мидорикава прищурился, рассматривая его ничем не отличающееся от обычного лицо. Почему-то росло ощущение, что Лаватейн хочет поскорее избавиться от его присутствия. Да и наверняка он прекрасно слышал всё, что происходило в коридоре.
«Какой же из тебя хороший лгун».
— Ладно, как скажешь. Но всё-таки я бы хотел побыть с вами, пока мы не сможем отправиться обратно, — заставив себя улыбнуться, Мидорикава искоса посмотрел на закрытую дверь.
— Если хотите помочь, понаблюдайте дистанционно за нашими ребятами. Я, конечно, позвонил им недавно, но за несколько дней могла произойти любая катастрофа.
Разговор определённо не шёл дальше. Признав поражение, Мидорикава ушёл, держа в голове не самый приятный список дел. Пожалуй, и вправду нужно связаться с остальными. Он всегда полагался на Джуничи, и, скорее всего, ничего ужасного у них не случилось.
«Чья вина…»
***
Хоук закрыл за собой светлую дверь, отпустил ручку и, как будто она была последней опорой, рухнул на пол, словно подкошенный. Ноги и спина заныли от этого действия, но сердцу было куда больнее, чем каким-то там царапинам. Он не знал, сколько времени просидел на полу, согнувшись и упершись ладонями в холодный пол, но солнце закатилось окончательно, в палате автоматически загорелся слабый свет ламп. Поднявшись, он сделал несколько шагов вперёд, приблизившись к кровати. За всё то время, что он провёл здесь, Кайл ни разу не открыл глаза, несмотря на то, что в какие-то моменты определённо не спал. Он должен был услышать его — хотя бы один раз.
Подслушанное не давало Лаватейну покоя. Присев на неудобное сиденье для посетителей, он в третий раз перелистал тонкую тетрадь — историю болезни. Не понятно ровным счётом ничего. Отчасти Хоук был рад тому, что Кайл может избавиться от воспоминаний о произошедшем: не то, что стоит бережно хранить в памяти всю оставшуюся жизнь. Но не было никаких гарантий, что это не изменит его. Не повлияет на остальную память. Не позволит двигаться вперёд.
— Мог бы уже проснуться. Весь бок себе отлежишь, — заговорил Лаватейн. — Нельзя так долго находиться без движения. Слышал истории про людей, которые думали, что больше не смогут ходить, но всё-таки встали и пошли? Вот я тоже так думал, а потом пришёл грустный Мидорикава и потащил меня в коридор. — Он протянул руку к кровати, чтобы поправить одеяло, и отдёрнул её обратно. Чёрт. Столько всего произошло, и всё, что он может — это поправить одеяло. — Давай, скажи какую-нибудь глупость. — Кайл не шевелился, с закрытыми глазами лёжа на правом боку; Хоук так долго смотрел на него в прошлый раз, что даже запомнил, в каком положении лежали на лбу тёмные пряди. — Тогда я скажу. Ты немного обгорел, краска слиняла… Что дальше будет? Может, в рыжий? Хотя нет, выглядеть будет идиотски. — Поняв, что реакции не будет, он вздохнул и отвернулся. Потом нащупал на своём лбу широкий пластырь. — Вот у меня какой цвет волос?.. Дурацкий, скажи? Вроде русые, но на солнце как будто рыжие. А в универе однажды блондином назвали. Надо было покраситься вслед за тобой, и никаких проблем.
Ночное небо над Москвой темнело резкими хаотичными мазками, будто одну часть закрашивали дольше, чем другую. Вон те дома ещё на сероватом фоне, а те — уже погрузились в синюю тьму. Лампочка над головой заработала сильнее, когда на подоконнике сгустились тени.
Проснувшись от короткого сна, Хоук тряхнул головой и поморщился — спать в неудобном кресле ещё хуже, чем сидеть на полу. Бинты мешали двигаться раскованно, а ещё он пропустил вечерний приём лекарств, не появившись в своей палате. Он пересел на край кровати. Прогонять всё равно некому. Наклонившись, Хоук внимательно посмотрел на Кайла. По-прежнему спит или делает вид, и его спокойное лицо как будто кажется чужим. Наверное, потому, что в последний раз оно было искажено отчаянием и болью. Перегнувшись через одеяло, Хоук осторожно взял его пальцы. Такие же красные и сухие от ожогов, как у него.
«Ты должен среагировать».
Попробовал переплести
