— Тебе делать нечего? — осведомилась Энджел, нарезая хлеб ломтиками для следующей порции бутербродов. Шон промычал что-то отрицательное, обняв её за талию и положив подбородок на плечо. — Мне так неудобно, Шон. И не может такого быть, чтобы ты остался без дела! Спроси у Хоука…
— Я спрашивал. Он сказал, чтобы я причесался и не доставал Кайла.
— Вот и займись этим. Могу одолжить тебе расчёску. — Ламберт не отошёл, дыша ей в шею. Вскоре его губы коснулись беззащитной кожи через тёмную прядку волос, выбившуюся из пучка. Энджел дёрнулась, как от электрического разряда; ломтик был отрезан неровно. — Шон! Я тебя просила много раз…
— Ну-у.
— Не «ну», а «нельзя». Или ты до сих пор не понимаешь, что мы родственники? — она попыталась убрать от себя его руки, но хватка была цепкой. — А зря. Я, между прочим, в этом уверена. И даже если меня разжаловали, это грех…
— Тебя и разжаловали за тот же грех, — напомнил Шон. — Только в тот раз было «нельзя», потому что я нечисть, а ты святых кровей. В чём проблема, если мы одной крови?
— Опять за старое? Прекрати. — Энджел наконец удалось его отпихнуть. — У тебя есть девушка. Увидишься с ней сегодня вечером.
— Да, но… — вздохнув, Ламберт сунул руки в карманы и прошёлся по самодельной кухне. — Вы такие разные. Я не могу привыкнуть.
— Она тебя любит, слышишь? Эмили тебя любит. — Обернувшись, Энджел встала лицом к лицу с братом. — Разве это не всё, что тебе нужно?
Его лицо подёрнулось дымкой недоумения; криво усмехнувшись, Шон заметил:
— Как же вам нравится обвинять меня в самолюбии. — Поймав ладонями лицо девушки, он быстро чмокнул её в губы. — Прости. Последний раз.
Больше всего на свете Энджел хотелось побить тарелки и закричать, что у него каждый раз — последний. Но если она так сделает, кто будет поддерживать спокойствие? Сосчитав до десяти, она открыла глаза. Брата в комнате уже не было.
Закинув криво отрезанный ломтик в рот, девушка терпеливо закончила работу. На подносе красовались двадцать четыре бутерброда, а по круглым чашкам была разлита заварка. Канапе должно было быть ровно двадцать пять штук, но во всём виноват Шон. И кривой ломтик тоже.
Закрыв на ключ дверь в кухню (помещение, где она впервые экспериментировала с готовкой, осталось кухней навсегда), девушка пересекла коридор и оказалась на пороге кабинета Хоука. Как всегда, дверь и окно нараспашку, и ветром сдувает даже на пороге.
— Канапе готовы, — доложила Энджел, формально постучавшись в дверной косяк. — На одну штучку меньше, чем я рассчитывала, но это не страшно.
— Ты что! — воскликнул Лаватейн, отрываясь от ноутбука. — Разве я не говорил, что по количеству бутербродиков определяется престиж организации?
— Хоук…
— Если их больше двадцати, то у нас есть шанс на премию, если тридцать — можем избавиться от проверки из министерства, а если СОРОК…
— Хоук!
— Что? — шеф обезоруживающе улыбнулся.
— Ничего. Эти «бутербродики» называются канапе.
Состроив скорбное лицо, Лаватейн закончил что-то печатать и вышел из-за стола, жестом пригласив её к себе. За эти пару шагов Энджел мысленно обругала себя, не в силах прогнать из головы «разговор» с Шоном пятиминутной давности, но Хоук просто предложил:
— Садись.
Не совсем понимая, к чему он клонит, девушка опустилась на край дивана, сложив руки на коленях. Шеф устроился рядом, аккуратным и быстрым движением распустил её пучок и, взяв в руку одну из длинных прядей, принялся расчёсывать. Получалось так незаметно и гладко, что Энджел даже не чувствовала зубчиков расчёски.
— Как здорово… Наверное, до потери памяти ты был парикмахером.
— Нет уж. До амнезии было что-то другое. — Понизив голос до мурлыканья сытого кота, он продолжал расчёсывать угольно-чёрные волосы. — У меня большой опыт в этом деле, знаешь ли. Было время… я долго расчёсывал такие же волосы, как твои. Тёмные, подобно ночи, и волнистые, как морская гладь…
— Ох… — Энджел не знала, как на это отреагировать, в голове боролись несколько разных мыслей — с одной стороны, она наслаждалась этой близостью, с другой — паниковала, с третьей — чувствовала что-то похожее на ревность или зависть. И зачем он ей рассказывает? — Повезло ей, наверное…
— О да. — Наклонившись к её уху, Хоук едва слышно выдохнул: — Это был Кайл.
Не заметив, как это произошло, девушка уже хохотала вместе с шефом. Помимо сверхъестественных способностей, он активно развивал свой дар портить интимную обстановку какой-нибудь несусветной глупостью.
— Чего вы ржёте? — как по вызову, на пороге возник Кайл и хмуро оглядел помещение. Причина его недовольства была ясна — Фабиана заставили одеться прилично, а он терпеть не мог официальной одежды. — Ну, я всё сделал. Тренировочные залы готовы, мелкий тоже.
— А они будут всё-всё осматривать? — удивилась Энджел. За ответом следовало обратиться к шефу, но Хоук, увидев Кайла, уже не мог прекратить смеяться. — Эй…
— Да в чём дело, — буркнул Кайл, останавливаясь напротив дивана. Не в силах смеяться в голос, Лаватейн что-то пискнул и швырнул в него расчёску. Увидев злополучные зубчики, Кайл невольно улыбнулся. — О боже, нет. Сейчас он будет тебе рассказывать, как однажды в жизни меня причесал. Это было ужасно. Лучше побриться наголо, чем подставлять ему свою голову.
— Правда? — протянула Энджел, не без опасения ощупывая свою голову. — Спасибо, что предупредил…
— Ага… Хватит ржать, — Фабиан угрожающе занёс ногу, метя в коленную чашечку.
— Я очень нервничаю и мне ни капельки не весело, — среагировал шеф, умело совмещая враньё с враньём. — Ты хотел по-дружески придать мне бодрости духа?
— А пинка по-дружески не хочешь?
***
Гости из министерства безопасности появились ровно в шесть. К этому моменту здание, ласково прозванное «гробом», было готово принять комиссию. Все пятеро стояли на первом этаже в полной боевой готовности и слушали Хоука. В летнем костюме и с нимбом уверенности над головой шеф выглядел ослепительно. Остальные тоже оделись официально, только у Шона пиджак мог в любую секунду треснуть от количества припрятанного оружия. По идее, к лидерам боевой активности принадлежал ещё и Кайл, но
