— «Это было», — повторил Валме и душераздирающе зевнул. — Сам-то помнишь небось… Я помню, что я был в ударе. Это точно.
— Эрвин сказал, — припомнил Эпинэ, — ты сочинял что-то на заказ.
— Фи, — скривился литератор. — Я убиваю своего поэтического гения.
— В таком случае, он бессмертный, — усмехнулся Рокэ. — Потому что мы баловались до самого утра. Если помнишь, ты заставлял меня перекладывать это на музыку, причем немедленно…
— И когда, по-твоему, наступило утро?!
— Когда упал Робер.
— Хорошо звучит, — задумался Валме, уставившись в потолок. — «Когда упал Робер…» Рокэ, ты не поэт?
— Немного.
— Кому воды? — не в тему спросил упавший Робер. — Ещё осталось немного салата.
***
Марсель справился: он не вывихнул челюсть, пока зевал. Январское солнце село, на кухне включили свет — черт возьми, да они так и не ушли с этой несчастной кухни! Пару раз пришлось вставать, но недалеко, до холодильника или до шкафчика с посудой: выгулять Готти вызвался Рокэ, и сейчас они оба самозабвенно бултыхались в снегу, как представлял себе это Валме. Посмотреть хотелось безумно, но шевелиться — вообще нет.
— Любимая стадия похмелья, — поделился он с Эпинэ, — когда уже не хочется умереть, но ещё не хочется повторить. Такая, знаешь, леность по всему телу.
— Да уж, леность… — зевнул Робер. Выглядел он тоже получше, чем с утра. — Прости, не хочу показаться негостеприимным, да и не мой этом дом, просто интересно: вы чего-то ждёте?
— Рокэ говорит, что я слишком долго спал, но это не аргумент. Не верь этому человеку, я знаю его несколько лет и ни разу не видел, чтобы он спал вообще, — может, Валме и приврал, но сейчас он этого не помнил. — Вообще уже поздно куда-то идти… Да и, кстати, ты обещал закончить свой рассказ.
— Какой ещё рассказ? — с опаской спросил Робер. Как и ожидалось, он забыл самое важное.
— Про любовь всей твоей жизни, лапушка ж ты забывчивая, — посочувствовал Марсель. — Помнишь, нет?
— Я рассказывал? — взвыл Эпинэ. — Раздери меня лобстер…
— Да, — любезно поддакнул Валме. — И кстати, тебе говорили, что ты очень странно ругаешься? Я-то не против, но это может повредить воспитательной работе. Студенты и всё такое. — И тут же задал более насущный риторический вопрос: — Интересно, из них кто-нибудь нас перепил в эту ночь?..
Робер не ответил, видимо, расстроенный своей внезапной болтливостью. Марсель потыкал вилкой остатки салата, снова зевнул, провёл ладонью по волосам. Они вели себя как-то странно, эти волосы: наполовину завились, хотя Валме не просил. На подоконнике над батареей грелся Моро, через какое-то время он приподнял голову и прищурился в коридор — предвещал возвращение блудного хозяина.
Переборов собственное тело, Марсель вышел навстречу. Рокэ и Готти выглядели примерно одинаково — оба в снегу и неприлично довольные.
— Когда ты решишь покинуть этот мир, завещай мне свою собаку, — с порога сказал Рокэ. — Думаю, никто из нас не будет против.
— Ты сейчас мне смерти пожелал, что ли?! — возмутился Валме. Готти даже не вякнул, только преданно вильнул хвостиком и посмотрел на Рокэ. — А больше тебе ничего не завещать? У меня из интересного есть коллекционное издание Лорки.
— Я тебя удивлю, наверное, но Лорки у меня хватает дома в оригинале.
Когда они вернулись на кухню в полном составе, Робер, вероятно, всё вспомнил — так решил Валме по его прояснившемуся взгляду. Не-хозяин-дома внимательно на них посмотрел и предложил ещё вина.
— Я так понимаю, вы пока не уходите, — добавил он. — Уже поздновато, я даже позволю себе вас никуда не отпустить…
— Ой, да куда ж мы денемся, — решил за всех Марсель и бережно опустил себя за стол, к вину. — Меня смущает только то, что я здесь один со всеми на «ты». Вы, случайно, в эту бурную ночь на брудершафт не пили?
Эпинэ это предположение заставило понервничать, и Марсель прекрасно его понимал — господину проректору выкал даже Квентин Дорак.
— Нет, — успокоил страждущих Рокэ. — Мы перешли на «Ро».
— Что?!
— Односторонне. Я вас так назвал, и вам понравилось.
— Ну, ладно, — немного нервно усмехнулся Робер. — А то я уже запереживал… Признаться, Рокэ, о вас ходит много пугающих слухов, но всё оказалось не так страшно…
— Вы уверены? — вскинул бровь Алва. — Может, всё-таки страшно?
— Не слушайте его, этот человек любит вино, мотоциклы и котиков, — встрял Марсель, выдвигая в центр стола тарелку с нарезкой, которую они почему-то не заметили вчера. — Так что насчёт душераздирающей истории, Ро? Мне тоже понравилось, извините.
— Всего лишь… Ладно, как хотите, — Марсель был уверен, что коллега теперь стесняется не самой истории, а своей новой уютной клички. — Я раньше и жил, и работал на окраине, в обычной школе. Как-то раз вывозил школьников центр посмотреть, и встретил её прямо на улице. Не буду затруднять вас пересказом разговора, я-то помню каждое слово, но… В общем, мы как будто знали друг друга всю жизнь, а затем обоим надо было бежать. Так бежать, похоже, что никто не догадался спросить контактные данные, — невесело усмехнулся рассказчик. — Глупость, достойная вчерашних школьников. А она, знаете… очень красивая, конечно. Не той хрупкой красотой, на которую только любуются, а живой, настоящей. Смеётся звонко… И как будто знает всех в городе, насколько я помню по разговору. Очень яркая женщина.
Валме представил, как это было, и быстренько дорисовал прекрасной даме соответствующую внешность. Да, куртуазного романа из этой парочки не выйдет, но сейчас же постмодернизм!
— Как видите, ничего особенного, — закончил Эпинэ. Одновременно с его речью кончилась нарезка, в основном из-за того, что добрую половину Марсель пихал под стол для Готти. — Не знаю, почему это так заинтересовало Валме, но…
— Почему же — ничего особенного? Мило, — откликнулся на своё имя Марсель. — И грустно. Немного. Может, то, что ты не помнишь её имени, облегчает боль… Ох, нет, я что-нибудь об этом напишу.
— «Это было печально»? — поинтересовался Рокэ. Марсель не успел даже обидеться, потому что первый проректор заявил: — Ваша история, Ро, кое о чём мне напомнила, поэтому завтра мы продолжим разговор… Если
