— Зато вы стали потреблять вполовину меньше кофе, — не без удовольствия отметил Алва. — Может, чаю?
— Побери вас чёрт, — тоскливо сказал Квентин, — вместе с вашим чаем. Ближе к делу: нам предстоят тяжёлые полгода. Вы готовы к тому, что нас всё-таки накроют?
— Не готов, потому что нас не накроют. Будьте реалистом, Квентин.
— Прозвучало как «оптимистом», но неужели вы так уверены в Олларе?
— Господин ректор не имеет отношения к моей уверенности, хотя, конечно, и на него положиться можно, — заговорил Рокэ, с какой-то издевательской медлительностью разливая по чашкам чай. — После Эгмонта Окделла мы уже ни на что не можем повлиять, остаётся только держаться на плаву и иногда топить балласты…
— А если шторм? — невольно подхватил метафору Квентин.
— Тогда и посмотрим. — Моро элегантно спрыгнул с подоконника, через пару шагов по кабинету запрыгнул на колени первому проректору и заурчал, как маленький трактор. Когда Дорак в первый раз это увидел, то чуть не позволил себе умилиться, а сейчас привык, что котик-убийца ластится исключительно к хозяину с таким же прозвищем. Зато от всей души. Механически почёсывая Моро за ухом, Рокэ продолжал: — У высшего руководства остаётся полгода на то, чтобы разобраться с долгами университета и тем самым успокоить министерство образования. Господина ректора мы с вами направляем верно, остаётся только не совершать ошибок.
— Немного иронично, но то, что мы с вами называем ошибками, большая часть студенчества восприняла бы на ура. Я бы и сам не отказался от корректировок в программе, но не на своём посту… и не в нашей ситуации, — Дорак вздохнул и с неприязнью глотнул чай. — Полгода — небольшой срок, но в то же время просто бесконечный. А если объявится новый благородный товарищ а-ля Эгмонт? И если он будет так же в себе уверен?
— Таких ещё поискать, — Рокэ смотрел на кота и гладил кота, но мыслями, кажется, всё ещё был в кабинете. Во всяком случае, говорил по делу. — Вряд ли это произойдёт, Квентин. Всем преподавателям доходчиво объяснили, что эти полгода мы должны сидеть тихо и не вершить великую революцию. Поэтому мы и пишем эти несуразные исследования и ведём водопадные… прошу прощения, откровенно никчемушные предметы.
— А вы? — прямо спросил Дорак. — Рокэ, я просто по-дружески хочу напомнить, что роль исполнителя взяли на себя вы, и если — или когда — нам помешают, если это произойдёт до того, как ОГУ покончит с долгами, вопросы будут задавать вам.
— Пусть спрашивают, я отвечу. Даже если вытащить на свет всё, что происходило в этих стенах, это выглядит как профессиональное недопонимание собственно Эгмонта и меня. По факту, это и был чисто профессиональный конфликт.
— Только Эгмонт думал о студентах, а вы — об Олларе.
— Мы оба думали о студентах, только Эгмонт хотел утопии, а я… — Квентин едва не зааплодировал: в самый щекотливый момент разговора Алва всё-таки отвлёкся на кота. — В чём дело, Морячок?
— Эгмонт хотел сделать хорошо всем и каждому, более того, он искренне в это верил. Но вы оказались дальновиднее, а ещё вы были более осведомлены о финансовой ситуации нашего университета, и борьба за хорошие условия для студентов обернулась борьбой за само их обучение. Если бы мы всерьёз заявили, что отказываемся от традиционной программы, ОГУ был бы разогнан ещё три года назад. Такое количество оставшихся без альма матер молодых людей было бы абсолютно некуда девать. Убрав одного преподавателя, вы спасли всех студентов, Рокэ.
— Разве что от голодной смерти, — рассеянно отозвался Алва, расчёсывая шерсть на загривке Моро. Дорак с трудом не закатил глаза: помогло только понимание, что на самом деле его слушают, а так бы он не сдержался. Нет, определённо, по части неожиданностей он определённо превзойдёт отца, если не уже…
Квентин невольно вернулся в тот год, день и час, когда они с тогда ещё не первым проректором решали, что делать с Окделлом и его привлекательной, но жутко несвоевременной программой. Эгмонт был благороден, честен и очень упрям, а университет надо было спасать. Они не нашли иного выхода, кроме как избавиться от невинного, но крайне опасного человека, который всего лишь не знал нескольких скользких моментов.
— Оллар сам этого не сделает. Оллара нужно подтолкнуть, — говорил тогда Квентин. — Я могу попробовать, но у нас всего одна попытка.
— Тогда это буду я, — равнодушно предложил Рокэ.
— Вы понимаете, — уточнил Дорак, — что этим возьмёте на себя ответственность не только за увольнение Окделла, но и за всю последующую за этим реакцию? Вас могут возненавидеть…
— Только теперь? У меня накопилось достаточное количество недоброжелателей, их даже можно понять. Да и кто я такой, чтобы лишать людей удовольствия кого-нибудь поненавидеть?
Всё было так, как предполагал председатель, бывший тогда заместителем председателя, только хуже. Их с Алвой, конечно, и раньше обходили десятой дорогой: одного — боязливые учащиеся, другого — опасливые сотрудники. Раздражение и разочарование настроившихся на относительную свободу студентов — это одно, а кривотолки в преподавательском составе — совсем другое. До этого Квентин как-то игнорировал существование Августа Штанцлера, но теперь он стал настоящей головной болью как источник кривотолков дополнительных и упрямый мститель за Эгмонта.
Председатель вернулся в настоящее. В настоящее, в котором ОГУ переживал кульминацию трагедии своего существования, за окном валил снег, а первый проректор Рокэ Алва играл с котом и делал вид, что его это совершенно не задевает.
— Кофе бы… — протянул Квентин.
— Не дождётесь, — мурлыкнул Рокэ под стать своему питомцу. — Думаете застать меня врасплох?
— Нет. Вы разговариваете не со мной, а с котом.
— И он напомнил мне, что пора делать прививку, — Моро мяукнул — Квентин слышал его голос разве что пару раз, посему удивился. — Да, он редко подаёт голос, но это всего лишь подтверждает, что я прав.
— Ну, езжайте на прививку, — вздохнул Дорак. — Я так понимаю, пока кот не будет в порядке, работать вы не планируете.
— Это всего лишь профилактика, так что вы зря переживаете за моё настроение, Квентин. Отвезти Моро в ветклинику может кто угодно. Сейчас я разберусь с этим и вернусь, и мы займёмся очередной научной конференцией…
***
У Робера на руках были водительские права, машина первого проректора и недоверчивый чёрный кот. Когда-то давно, ещё осенью, Марсель вводил
