— Сэйш Мэл, — сказала Дарт.
Мальчик только кивнул. К чему рассказывать о родном царстве?.. Скоро она и сама все увидит. Он нагнулся еще ниже и показал на южный горизонт. Там возвышалась над прочими гора, чья вершина, в отличие от туманных зеленых пиков, полыхала огнем в солнечных лучах. Но Брант знал, что это вовсе не так, — венчали гору снега и льды, которые никогда не таяли.
Пожар пылал внутри.
— Такаминара, — сказал он, называя разом и спящий вулкан, что сотрясал время от времени всю страну, и богиню, которая им владела.
— Правда? Я думала, она гораздо выше.
— Просто мы далеко от нее.
— А богиня и в самом деле живет в пещерах на вершине? Без кастильона, без слуг? Совсем одна?
— Редкие паломники отваживаются взбираться по этим скалам и льдам, — сказал Брант. — И кое-кто из них хочет всего лишь дотянуться до неба. Но большинство стремятся стать служителями Такаминары, получить благословение. И если она удостаивает их своей Милости, они получают выжженный огнем внутренний глаз.
— Раб-аки. — Дарт прикоснулась ко лбу. — Кровавоглазые.
Брант кивнул. У раб-аки, опаленных кровью Такаминары, оставался на лбу алый отпечаток ее большого пальца.
— А это правда, что внутренним глазом они прозревают будущее?
Он пожал плечами.
— По слухам, они и впрямь могут его предсказывать, глядя в алхимический огонь. Но с настоящими провидцами редко кто сталкивался.
— Я как-то видела одного кровавоглазого, на ярмарке в Чризмферри, когда училась в школе.
— И это был жулик. Мастер Ширшим говорил, что испытание Такаминары выдерживают от силы двое из десяти.
— Но я слышала о многих…
— Сделать татуировку на лбу легко. Как и заявить, что видишь будущее. Мастер Ширшим утверждал, что из тысячи называющих себя раб-аки лишь один, возможно, получил благословление. И уж он-то точно не станет торговать своим искусством на ярмарке.
Прозвучало это резче, чем он хотел.
Дарт тут же смешалась.
— А-а, — сказала она неловко.
И Брант немедленно почувствовал себя грубияном.
Он встал, потянул за собой девочку.
— Знаешь, ну их, все эти царства. Даже и Сэйш Мэл. Мы собираемся, в конце концов, не туда, а в окраинные земли. А о них никто ничего не знает, и там мы все окажемся в одинаковом положении.
— Равно слепыми, — пробормотала Дарт.
Судя по тени, что легла на ее лицо, он только растревожил девочку еще больше.
Она повернулась к двери.
— Пора собираться. Плащ, сумка…
— Погоди… — вырвалось у него.
Дарт остановилась.
Брант пытался сообразить, как поправить дело. Не хотелось остаться в ее глазах невежей.
— Я… я хотел спросить тебя кое о чем. Меня беспокоит…
— Что?
— Твой Щен… так ты его называешь?
Она метнула короткий взгляд налево. Где, видимо, тот и расхаживал.
— Я говорил об этом регенту, но не знаю, сказал ли он тебе… Когда мой камень… касается Щена, я тоже могу его видеть. И еще он теплеет, если Щен близко… не жжет огнем, как рядом с черепом, но делается довольно горячим.
Она кивнула.
— Это и помогло тебе найти комнату, где на меня напал Пиллор.
И посмотрела на мальчика — уже не растерянно, а с благодарностью. И под этим взглядом он снова позабыл все слова.
Дарт сказала:
— Наверное, в твоем камне есть Милость. Такая сильная, что, как и кровь, может ненадолго затягивать Щена в этот мир. — И шагнула ближе. — А можно мне на него посмотреть? Ни разу толком не видела.
Он торопливо дернул за шнурок, вытащил камень из-под рубахи. Девочка наклонилась к нему.
Брант ощутил аромат ее волос. Приковался взглядом к плавному изгибу шеи. И запылал с ног до головы. Охваченный одновременно желанием отойти и придвинуться еще ближе, застыл неподвижно, словно кто-то на него охотился.
Дарт прикоснулась к талисману.
— Какой красивый… я и не думала. Ловит свет каждой гранью.
Она принялась вертеть камень, разглядывая со всех сторон. И, чувствуя слабые подергивания шнурка на своей шее, Брант окаменел окончательно.
Тут по днищу флиппера пробежала дрожь. Оба отступили друг от друга и повернулись к окну.
За ним виднелись уже прибрежные скалы и бурлили, разбиваясь о них, белопенные волны коварных подводных течений.
— Восьмая земля, — тихо сказала Дарт.
Флиппер поднялся выше, солнце, вырвавшись наконец изза горизонта, озарило море на востоке, и внезапно, омытая утренним светом, воспламенилась вся земля, лежавшая внизу. Шапки тумана на зеленых пиках за водопадами засияли розово, как раковины моллюсков в Рубиновой заводи Фараллона.
Но солнечный свет позволил увидеть за горами и нечто тревожащее. Туман мешался там с черной пеленой.
Это заметила и Дарт.
— Дым…
Тилар, держась за поручень, смотрел вперед через капитанское око. Рядом стояли Роггер и Креван. Чуть поодаль — следопыт Лорр, Брант и Дарт.
Беспокойство снедало регента все сильнее.
— До сих пор ни весточки?
— Ни один ворон не вернулся, — сказал Роггер.
Они каждый колокол высылали по птице. Уже четыре ворона отнесли в Сэйш Мэл весть об их прибытии и просьбу ответить, согласны ли их принять. И при виде дыма Тилар приказал лететь медленнее.
Дым пепелища — опытным глазом определил Креван. Не тот, что клубится над живым, полыхающим пламенем, а который клочьями расползается над дотлевающими угольями.
— Фараллон тоже не ответил?
Роггер покачал головой. Потом пожал плечами.
— Ну, это-то меня не удивляет. Когда я еще во времена паломничества к нему наведывался, Фараллону уже ни до чего не было дела, кроме дыма грез. Хозяин Девяти заводей пребывал в спячке и просыпался только для того, чтобы снова приложиться к курильнице с лепестками водяного лотоса. Вздумай кто поджечь его крытый пальмовым листом кастильон, и то не шелохнулся бы. И челядь не лучше…
Креван ткнул рукою в сторону зеленых горных пиков, в долине за которыми, укрытой дымом и туманами, таился облачный лес Охотницы.
— Нам стоит поторопиться. Зря тратим дневной свет. Я предпочел бы оказаться там до наступления ночи.
