Она решила, что работа для нее важнее любви. Важнее ее счастья. Она предала и Гранта, и себя. Теперь Софи понимала это. Понимала с той обжигающей ясностью, которая обрушивается, как гром среди ясного неба, когда уже слишком поздно что-то менять. Когда ничего уже не остается, кроме как встать лицом к лицу со своим провалом, принять на себя всю боль и продолжать жить.
Звуки сирен вернули ее к действительности.
Они были еще очень далеко и звучали в горах как печальный хорал.
Софи стала подниматься.
Вначале она решила, что видит огни спасателей, но этого не могло быть, потому что сирены звучали слишком далеко, и, кроме того, этот свет, казалось, сходил прямо с небес. Опускался сверху. Источник слепящего свечения находился прямо над деревьями. Свет был ярче, чем все, что ей приходилось видеть в жизни, и в то же время она не ощущала боли в глазах и желания отвернуться.
Свет сходил на нее, а она лежала на снегу, все еще сжимая руку Гранта.
Он приближался все ближе и ближе, но страха не было.
Только великое таинство и покой, которые наконец окутали ее в этой сфере беспримесного света, в котором чувствовалось нечто знакомое, что разрывало ей сердце.
– Куда ты, Грант?
– Пока не знаю.
– Я хочу с тобой.
– Твое время еще не пришло.
– Я хочу быть с тобой. Я всегда этого хотела, но слишком боялась.
– Знаю. Я тоже боялся.
– Прости меня.
– Не надо жалеть.
– Пожалуйста. Я поняла. Я все поняла.
– У нас еще будет время. Это не конец.
Софи сморгнула, и свет исчез.
Она села.
Одна в лесу с колотящимся сердцем.
Эйфория стихала, но она все еще держала холодную руку своего напарника. Прошло время – больше, чем было необходимо. На краю дороги Бенингтон видела сполохи полицейских мигалок, а спасатели и правоохранители были уже на полпути к «Тойоте».
Она же чувствовала, как Софи-вечный-скептик в ней пытается дискредитировать то, что она только что испытала, преуменьшить важность происшедшего, подвергнуть все жесткой критике, которая до сего момента была основой всей ее жизни.
И ее первым, инстинктивным побуждением было прислушаться и поступить так же, как она поступила бы раньше.
«Что дало тебе это неверие, кроме того, что оно причинило тебе боль и лишило тебя мужчины, которого ты любила?»
Нет.
Что-то произошло под кронами этих деревьев.
Что-то, чего она не может объяснить.
Что-то волшебное.
Во что она может только поверить.
Эпилог
Пейдж умирает.
Ей пять лет, и она жует мятную жвачку.
Он в «Тойоте».
В «Импале» отца 1974 года выпуска.
День.
Ночь.
«Слушайте внимательно, ребята, в один прекрасный день вы вспомните эту игру».
Навстречу, сквозь туман, летит защитный барьер.
Комментатор объявляет: «По реакции толпы вы можете понять, что произошло».
«Папочка», – это голос Пейдж.
«Папочка!» – стонет Пейдж.
Проклятье.
Рев мотора.
Грант напрягается, сообразив, что они с сестрой не пристегнуты, и не понимая, так ли это важно в данный момент.
«Все будет…» – голос Джима.
Прямо сквозь барьер.
Стрелка переходит красную черту, и мотор глохнет.
Грант слышит, как под ним вращаются колеса. Его и Пейдж поднимает с сиденья, и когда они вылетают из машины, он ударяется головой о потолок. Непреодолимое желание за что-то зацепиться, но он только крепче сжимает Пейдж, у которой совсем безумные глаза.
– Не бойся, Пейдж.
– Но мне страшно.
– Я буду защищать тебя.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Поклянись.
– Клянусь тебе, Пейдж. Я буду тебя защищать.
За ветровым стеклом покрытый снегом склон горы летит навстречу машине, нос которой теперь обращен к земле, и Гранта удерживает на сиденье только перегрузка.
За мгновение до удара он смотрит в глаза сестре.
– Однажды жила-была маленькая девочка, которую звали Пейдж.
– Как меня?
– Как тебя. И у нее был старший брат, которого звали Грант.
– Как тебя.
– Да, как меня.
– А у них были родители?
– Нет. Пейдж и Грант жили в красивом доме совсем одни, и они были очень храбрыми.
Звук сминаемого металла.
Удар снега, влетающего в машину.
Грант, все еще сжимающий сестру, вылетающий сквозь ветровое стекло.
И вот он на свободе, а под ним вниз по склону, в фонтане снега и осколков стекла, кувыркается «Тойота».
Пейдж уже нет у него в руках, а он продолжает взмывать ввысь – он уже выше верхушек деревьев и леса, раскинувшегося под ним.
Свет появляется, как булавочный укол, пронзающий лес внизу.
Он начинает расти.
Сначала медленно.
А потом все быстрее.
Он поглощает все, до чего дотрагивается, как пламя, распространяющееся из центра киноэкрана. В нем исчезают и деревья, и туман, и все еще летящая в бездну машина, и Гранту кажется, что весь мир – это просто покров, скрывающий слепящий свет.
Исчезает все, кроме одного.
Кроме нее.
Она плачет под ним в снегу.
Его куда-то тянет, но он сопротивляется, стараясь спуститься.
А потом он оказывается рядом с ней.
Это самый чувственный момент его существования.
Совершенно ничем не ограниченное общение.
Сознания с сознанием.
Времени мало, но он пользуется каждым мгновением, наслаждается каждым словом.
Его отрывают.
А потом…
– Папа, ты здесь?
– Здесь.
– Тут так светло…
– Не закрывай глаза. Просто смотри. Несмотря ни на что.
– Я ничего не чувствую.
– Это пройдет. Продолжай смотреть.
Свет везде, он касается всего. Грант чувствует, как его тело улетает от него, словно песок, сдутый ветром. Боль, и старая, и новая, исчезает.
Свет начинает дробиться. Сжимается до величины светящихся точек. Им несть числа.
– Это звезды?
Пейдж. Голос не ее, но это она.
– Некоторые – да.
– И мы летим туда?
– Если хочешь. Мы можем лететь, куда ты захочешь.
– А мы можем увидеть маму?
– Конечно. И всех остальных.
– Я не понимаю.
– Потом поймешь.
Все точки света вдруг вытягиваются в их сторону, как будто кто-то зовет их.
Дети колеблются, а звезды проносятся мимо, как каскады воды.
Отец подталкивает их вперед.
– Вперед же, они нас ждут. Вам нечего больше бояться.
Послесловие,
в котором Блейк и Джордан рассказывают друг другу о работе над «Жутким»
Блейк: Практически для всех, кроме меня, «Жуткое» – это их первое знакомство с Джорданом Краучем. Хм. Как-то это не так звучит. Может быть, представишься?
Джордан: Привет, я младший брат.
Блейк: Младше на шесть лет.
Джордан: Что-нибудь еще?
Блейк: Хотелось бы.
Джордан: Привет. Я красивый младший братец. Окончил университет Северной Каролины в Вилмингтоне в две тысячи седьмом году и получил диплом по литературному творчеству и английской литературе. Это мое первое законченное произведение. Живу я в Сиэтле, штат Вашингтон, и когда не размышляю над гипотетическими вопросами интервью, то работаю шестеренкой Министерства национальной безопасности. Привет, Америка.
Блейк: А чем ты занимаешься по жизни?
Джордан: Продажами.
Блейк: Ты всегда был одним из первых читателей моих книг, потому что у тебя великолепный нюх на сюжеты и при этом ты не зацикливаешься на мелочах изложения. Наверное, я хочу сказать, что у нас с тобой одинаковые ДНК (подумать только) в том, что касается выбора крупных
