Так Дарр заставлял Ворон думать, узнавал их мысли – и летел дальше. Чувствовал он себя частенько как те Люди, о которых рассказывал Брат: как те Братья, что странствовали из страны в страну, рассказывая одну-единственную историю и неся с собой правила жизни и смерти; Братья завоевывали сердца сильных и мудрых, а уж те приводили к таким же мыслям остальных. Часто ему становилось одиноко: слишком много было в его жизни Ворон, которых уже нет. Но Дарр летел дальше.
Он оказался на широкой безлесной равнине, где вовсе не было Ворон, по крайней мере таких, кто бы откликнулся на его клич: все одиночки, молчаливые и застенчивые. По равнине текла широкая мелкая река землистого цвета, на ней виднелась череда островов, где росли водолюбивые деревья – точнее, росли раньше, а теперь от них остались только стволы и несколько крупных ветвей. Сорванные верхушки валялись у корней и плавали в реке, многие – на значительном расстоянии от островков.
Такое разрушение заставило Дарра Дубраули задуматься: оно внушало страх. Ему не хотелось подлетать ближе, словно там засели враждебно настроенные Вороны, хотя Ворон на равнине вовсе не было. Вдалеке, на другом краю равнины, с подня на помрак катился поезд, оставляя за собой полоску густого черного дыма, – слишком далеко, чтобы услышать шум.
Две птицы подлетели и уселись на обломок ветки. Во́роны. Дарр Дубраули уже давно не видел пары Во́ронов, не знал, что случилось со всем их родом. Дарр готов был поверить, что Во́ронов и вовсе не осталось в мире: он им разонравился и они улетели в какое-то более подходящее место. Но вот они, двое и каркают по-во́роньи.
Дарр подлетел ближе, но не вплотную.
– Судари, – сказал он и низко поклонился.
Оба Во́рона обернулись, взглянули на него без особого интереса, но не улетели. Дарр Дубраули счел это разрешением посидеть рядом с ними, но, конечно, на другой сломанной ветке (какая сила могла их так переломать?!).
– Судари, – сказал он, – что вы можете мне рассказать о местных Воронах?
Во́роны переглянулись, словно говоря: «Нам что, задали вопрос?» Затем один из них наклонился немного ближе к Дарру.
– О Воронах лишь то, – проговорил он, – что их вовсе нет.
– Куда же они делись? Всюду есть Вороны.
– Вероятно, – сказал другой Ворон. – Но не здесь.
– Буря была, – сказал первый.
– Буря? – переспросил Дарр. – Буря поломала эти деревья?
– И более того, – сказал Ворон.
– Буря невиданная и несхожая с иными, – добавил второй.
– Сколь скоро явилась.
– Сколь громко гремела.
– Но буря повалила бы деревья, – заметил Дарр, – а не сорвала с них верхушки. Может, это был град? С градом такое бывает.
– Не буря хладного Льда, и не Вдоль она шла, но Вверх. Вверх.
Дарр попытался это вообразить.
– А Вороны? Тут у них была ночевка?
Во́роны снова понимающе переглянулись и повернулись к Дарру Дубраули.
– Верно.
– Буря их унесла?
– Унесла Вверх.
– А потом все пали Вниз!
Они рассмеялись хриплым во́роновым смехом и тяжеловесно взлетели.
Дарр Дубраули остался один и посмотрел вдаль. Наверняка где-то там найдутся Вороны, просто дальше; Вороны и охотники на Ворон, что размножились в мире, куда ни полети. Внезапно он ощутил безнадежность. Взлетел и направился в сторону дома.
Там, в изломанной роще, он увидел глубину людской ненависти к Воронам. Но не понял, что́ увидел.
Когда он вернулся, уже снова началось лето: его долго не было дома. Скот выгнали на пастбища, и Вороны с Трупиалами следовали за коровьими хвостами, разглядывали высохшие лепешки в поисках насекомых или червячков, ловили Кузнечиков и Мышей, встревоженных крупными копытами. Дарр Дубраули сел на землю рядом с Ке Ливень.
– Привет, – сказал он.
Ке Ливень только коротко кивнула. Она не забыла ружье, которое оказалось не игрушкой.
– Тот зов слышали? – спросил Дарр.
– Тот зов?
– Ну, тот самый, – сказал Дарр Дубраули. – Мы же все о нем говорили, тот, которому нельзя отказать.
– А, тот.
– Тот.
– Не слышали.
– Ворон не стреляли?
– Стреляли. И много. Ты знал Ослиную Кожу? И Гру Криволапа. И Орд Одно Яйцо. И других.
– Но…
– Это новое, – сказала Ке Ливень, пристально глядя на него.
Явно что-то плохое, и она, кажется, винит в этом Дарра. Поклевывая еду, Ке рассказала ему обо всем.
Приходит утро, говорила она. С кучи веток или с рухнувшей крыши сарая кричит Ворона. Простой клич: «Есть тут кто? Сюда, все сюда!» Молодая Ворона, новая Ворона, это интересно, поэтому все слетаются – трудно удержаться. А когда туда летят одни, другие отправляются следом. А когда подлетают ближе – ружья. И Вороны падают – одна, три, пять. А когда уцелевшие прячутся, та новая, радостная Ворона кричит снова: «Привет! Привет!» Перепрыгивает с ветки на ветку, расправляет крылья. И Вороны возвращаются – конечно, с осторожностью, но какая может быть опасность? Там же сидит Ворона! Не боится, не предостерегает.
И охотники снова стреляют.
– Ворона? – переспросил Дарр. – Я видел, как мертвых ставят так, чтобы казались живыми, но этим никого не обманешь…
– Нет, – отрезала Ке Ливень. – Живая. Кричит: «Сюда! Сюда!» Никто не знает, как это может быть, но так происходит.
Все верно. Дарру не пришлось долго ходить и клевать коровьи лепешки, чтобы понять, кто́ эта Ворона. Он видел, как она вылупилась из яйца, приносил ей еду, видел ее первый полет.
– Ясно, – бросил Дарр и полетел прочь с пастбища.
Он услышал, как позади Ке Ливень спрашивает: «Что ясно?» Но он уже улетел.
Многое изменилось на ферме Анны Кун с тех пор, как Дарр Дубраули был здесь в последний раз: кукурузное поле доходило теперь почти до самого двора, но огород Анны зарос и выглядел заброшенным; дом стал серым, белая краска поблекла. А на маленьком кладбище, где Дарр впервые увидел Анну Кун, появилось нечто новое: высокая, гладкая каменная колонна – то ли серая, то ли розовая, не разберешь, а на ней широкий людской горшок с боковыми ручками, как огромный кувшин, а под ним – тряпка, складки свисают с камня. У подножия колонны лежал венок цветов, тех, которые она всегда останавливалась понюхать, но эти все засохли. Когда Дарр Дубраули сел на
