Вдруг светло стало на стене. Появился на ней колдун, себе дорогу посохом освещая. Волосы рыжие распущены, лохматый, сонный, в одних подштанниках полотняных. Я аж залюбовалась, но петь не забыла.
— Марья! — крикнул со стены со смехом. — Выходи, поговорим! А ну всем молчать! — и посохом полыхнул.
Лягушки попритихли, духи на место вернулись, замолчав.
— Не буду я с тобой говорить, — в ответ я проквакала гордо. — Ты все угрозами, а со мной лаской нужно. Иди спи в постель теплую, сухую, после ужина сытного… а мы тут еще попоем!
Лягухи захохотали, ногами задрыгали.
— Обиделась, что ли? — Мерлин с усмешкой говорит. — Это хорошо, что обиделась. Ничего бы с тобой не случилось. Я тебя завтра, обиженную, расколдовать хотел и домой отправить, но могу и сейчас изо рва достать, если пообещаешь больше не возвращаться.
— А зачем меня изо рва доставать? — я ему отвечаю. — У меня тут друзья новые, культурные, хоть и не рыжие, а зеленые. Сэр Гавейн опять-таки, не в пример тебе, обходительный, стихи читает красивые, прекрасной дамой называет… мух жирных обещал ловить.
— Сэр Гавейн, значит, — сощурился рыжий. — За него замуж пойдешь?
— Э-э-э, — тревожно простонал сэр Гавейн.
— Пойду-то я за тебя, — рассудительно ответила я колдуну. — Куда ты от меня денешься? Но прежде душу вымотаю и извиняться заставлю. И ревновать, конечно же!
— Какая женщина! — воодушевился поэт. — Я, конечно, не предлагал, но если для дела нужно и от брака с злодеем этим вас спасти, я с радостью!
— Сейчас еще на год срок продлю, — сверкнул в его сторону глазами Мерлин, и тот в ужасе лапками рот зажал и за кочку спрятался. А колдун уже на меня смотрит, и то хмурится, то улыбается.
— Иди сюда, зеленая, — говорит мне с угрозой. — Пока ты еще что-нибудь не натворила.
— Чтобы ты меня выгнал снова? — спрашиваю, лапки на груди переплетя. — Или в червяка какого-нибудь превратил? Тогда мне и лягушкою неплохо!
Он волосы свои рыжие устало потер.
— Да что же ты хочешь от меня? — спрашивает.
— Женись на мне, — квакаю ему. — Получишь древо эльфийское, зелье сваришь — и уеду я к батюшке, не буду тебе мешать!
— Да как ты не понимаешь, — говорит, — что обманом его не получить. Если схитрим, просто не дастся мне ветка. Нужно будет мне тебе настоящим мужем стать, долг супружеский исполнить.
— Так ты долга супружеского боишься? — догадалась я сочувственно, а сама при мысли, что постель с ним брачную делить придется, чуть от смущения под воду не нырнула. — Ну, потерпишь, зубы стиснешь и исполнишь, не переломишься, свет мой ясный. Все могут, и ты сможешь. На крайний случай зелье себе какое сваришь. Супружескодолговое. Если без него не осилишь.
Лягушки опять хохочут, слышу, и на стене вороны от смеха хекают, призраки мерцают, ровно луна за облаками.
— Ох, Марья, Марья, — покачал Мерлин головой с усмешкой. — Не дразни. А то покажу, что я осилить могу и как.
Я уже и сама язык прикусила, а то от взгляда его на моей лягушачьей коже в десять раз больше пупырышек стало. Точнее, прикусила бы, если б было чем.
Колдун смотрел-смотрел на меня, морщился-морщился… а я молчу и глаз не отвожу. А чего морщиться, сам в лягушку обратил. Мог бы на красу мою любоваться сейчас!
— Ладно, — сказал Мерлин со вздохом, — больше я песен таких не выдержу. Пойдешь пока ко мне поварихой, Эльде помогать будешь. Только не лезь туда, куда не просят, Марья! И не трогай ничего без спроса, Бога ради! А я съезжу к твоему дому, на отца твоего посмотреть и каплю крови его взять. Попробую сварить другое зелье на основе крови его, чтобы расколдовать.
— А если не выйдет? — спрашиваю настороженно. — Батюшке-то жить осталось без малого шесть седьмиц!
— А не выйдет за пять недель новое зелье сделать, то на шестой женюсь, — пообещал он кисло. — Станешь мне женой, отнесу тебя к королю. Отдаст Артур мне ветку, я в зелье старое, уже сваренное, лист добавлю, оно созреет мгновенно, и с ним тебя домой и отпущу.
— Так почему сейчас-то это не сделать? — возмутилась я квакающе. — Отчего противишься ты так? Чем я тебе нехороша? Разве я плохой женой буду? Да я тише травы могу сидеть в замке твоем, если уж тебе тишина так нужна. Только деток мне сделай, отвлечешься от учености твоей раз пять… или десять на долг супружеский, а там уж воспитаю как-нибудь без отца… одна-одинешенька…
И так мне жалко наших будущих детей стало, что голос сорвался и срочно порыдать захотелось. Но я сдержалась.
А Мерлин меня так посмотрел тяжело и говорит:
— Всем ты хороша, Марья, но я ведь тоже человек, и хочу, чтобы жена моя за меня по любви шла, а не по долгу или ради батюшки.
Тут и нечего мне сказать в ответ оказалось. И стыдно мне стало — жуть. О себе-то и батюшке пекусь, сама хочу мужа, чтобы мы с ним как Алена с Кащеем друг друга любили, а о Мерлине не подумала, и чего он хочет, не соизволила узнать.
Протянул рыжий мне руку, я ров переплыла, прыгнула ввысь — и силой волшебной меня подхватило, на ладонь к нему перенесло.
— Нашлась же на мою голову, — проворчал он, к груди меня прижимая. И прочь со стены пошел.
— Прощайте, прекрасная дама! — донеслось изо рва печальное.
— Постой! — я из руки колдуна громко квакаю. — Сэра Гавейна-то расколдуй! Хватит ему там бедовать, нелегкая среди лягух жизнь совсем.
Мерлин хмыкнул, рукой назад махнул и дальше пошел. А за стеной плеск раздался и крик:
— Спасибо, прекрасная леди! Век доброты вашей не забуду!
Я попыталась на плечо Мерлину прыгнуть: любопытно же посмотреть, каков сэр Гавейн в человеческом облике. А колдун меня рукой еще сильнее к груди прижал и буркнул:
— Куда? Не на что там смотреть! Спокойно сиди. — И к воронам своим обратился, которые на
