— Ладо мой! А если Дир решит сдать город, ты пощадишь их?
— Дир и его семья умрут. Умрут все, кто причастен к убийству твоего отца. Это я тебе обещаю. Вот только сдаётся мне, что Дир прекрасно понимает — попади он в твои руки ему конец в любом случае, как и всей его семье. Думаю, он уже знает, что случилось с семьёй Радогоста. Так что, навряд ли он согласится сдать город. Будет драться до конца.
Мизгирь подкатил орудия примерно на четыреста метров к башням, охранявшим главные ворота. Гонец вернулся невредимым. Стрелу с письмом он закинул внутрь одной из башен через бойницу. Теперь осталось ждать. Войско замерло на своих местах. Ответа мы не получили. Я видел, как злорадно улыбнулась княгиня. Во все глаза смотрела на обречённый город. В её глазах разгорался огонь. Я дал знак Мизгирю.
— Огонь! — послышалась команда и два орудия поочерёдно рявкнули, выбрасывая вперед пламя и облака дыма. Пушки заволокло пороховой пеленой. Но с утра был небольшой ветерок и дым начало сносить восточнее. Одно каменное ядро попало в створки ворот. Полетели куски дерева. Одно ядро ударило в угол башни. Там где концы брёвен лежали внахлест друг на друге, образуя так называемый замок. Отлично. Мизгирь уже приноровился. Пушкари под его началом по-деловому суетились, баня орудийные стволы и перезаряжая их. Работали слаженно. Вот, что значит опыт в реальных боевых условиях. А то, возле Чернигова больше было суеты. Артиллерия методично работала, разрушая деревянные укрепления. Ворота, через час обстрела перестали быть какой-либо преградой. От них остались обломки, болтающиеся на уцелевших петлях. Левая башня около ворот опасно накренилась. Замки венцов были разбиты и брёвна начали гулять. Ещё пара выстрелов и башня поехала, разваливаясь на отдельные брёвна. Стоял грохот. Воины радостно закричали, потрясая оружием. Даже радимичи кричали радостно. Всё правильно — или ты на стены полезешь или на обломки. Есть разница?! Мизгирь сразу же перенёс огонь на правую башню. Эта ещё держалась. Ядра проламывали бревна, разбивая их в щепу. Мизгирь приноровился и скорость стрельбы возросла. Но я заметил, что банить стали меньше. Так не пойдёт. Подъехал к ним.
— Мизгирь. Орудия дольше банить иначе может произойти самопроизвольный выстрел. И ещё, орудия не забывай охлаждать.
Наконец и правая башня чуть накренилась.
— Прекратить огонь! — закричал я. Грохот орудийных выстрелов смолк. — Орудия банить, зарядить дробом. Живее! — Дождался перезарядки. — Боян! Выводи радимичей! Лучники приготовится!
Радимичей вывели метров на пятьдесят перед стволами пушками. Что может натворить каменный дроб почти в упор, они хорошо знали. Им раздали мечи, топоры, копья, сулицы.
— Боги с нами! — Закричал я, во всю мощь своей глотки и легких. — Так кто же против нас?!
Приготовившиеся к атаке, яростно ответили мне многоголосым ревом!
— Радимичи, пошли!
И они рванули вперед к разрушенным башням и воротам. После них двинулись вятичи и нурманы. Пушкари вместе с воями потащили вперед пушки. Со стен полетели стрелы, копья, полился кипяток. Подтащив ближе орудия к стенам, Мизгирь произвел залп дробом. Количество стрел и копий, летящих в атакующих, резко убавилось. Радимичи вступили в схватку с полянами на развалинах башни и обломках ворот. Ярость побоища нарастала. Еще раз грохнули пушки. От частокола летели щепки. Вскоре к радимичам присоединились нурманы. Бой стал перемещаться всё глубже в город. В какой-то момент правая башня стала заваливаться и рухнула, на время перегородив подходы к разрушенным воротам. Когда раскатывающиеся брёвна замерли, по большой баррикаде побежали вятичи, отряд за отрядом вливаясь в город. Бои шли за каждую улицу. Поляне сопротивлялись яростно и на пощаду не рассчитывали. Знали, что к ним пришла Мстислава Вятская брать кровавую виру за своего отца. А о том, что она милосердием не страдает, уже много кто знал. Как позже сказали наши кмети и полоняники, Мстиславу, среди славянских племён стали называть вятской волчицей! И самое интересное, что все победы вятичей связывали исключительно с ней, а не со мной. Но я не ревновал. Даже наоборот. Пусть её боятся больше, чем меня. Это хорошо! Борьба за княжий терем была наиболее ожесточённой. Туда даже пришлось тащить малое орудие. Сначала Мизгирь выстрелил картечью, положив около половины тех, кто пошёл в контратаку из терема. Потом разбил тремя выстрелами солидные ворота. Вятичи, нурманы и, что больше всего мне понравилось, радимичи были обозлены до предела. Рубили всех подряд. Дрались остервенело. Когда они ворвались в княжьи палаты, изрубили в куски хузарского посланника и его свиту. Там вообще никого из них целыми не осталось. Полностью вырезали всю княжью семью, предварительно изнасиловав женщин. Хузары и часть полян попыталась вырваться из города, но их перехватили, связали боем около западных ворот и потом, вместе с подоспевшими радимичами и нурманами, всех изрубили. Дира удалось захватить живьём. Правда был он сильно изранен, но в сознании. Он не мог стоять, так как у него были повреждены ноги. Мстислава на этот раз залезла на свою кобылу и въехала в поверженный и разграбляемый город. Её окружали дружинники во главе с Избором.
— Ну, здравствуй Дир! — Спокойным и холодным голосом произнесла княгиня. — Вот я и пришла к тебе. Ты же знаешь за чем?
— Ведьма! — Прохрипел полянский князёк. — Волчица проклятая!
Мстислава улыбнулась.
— Ты прав в одном, Дир. Я волчица! Но не ведьма и не проклятая. — Она засмеялась. — Боги благословили мой род и мою семью. А благословенные богами, проклятыми не бывают. А вот ты свою семью проклял сам, когда изменил клятве своей, когда убил, в угоду чужинцам моего отца. Ты убил человека подло, человека, с которым преломлял хлеб. С которым ходил в походы, и который один раз спас твою шкуру, твою никчёмную жизнь. — Мстислава говорила спокойно, только холодно улыбаясь. — Ты думал, что тебе всё сойдёт с рук? Ты, Радогост, кто ещё? Радогост уже гниёт в земле. По нему не справили тризну, я запретила. Его не возложили на погребальный костёр и он не попал в ирий! И я забрала весь его народ. И теперь я заберу твой. Сейчас там истребляют твою семью. Убивают твоих детей, берут твоих женщин. Но после того, как их попользуют, их тоже убьют. Всех. Твой род сгинет, а мой продолжиться и будет только набирать силу и матереть. О тебе скоро все забудут и ты уйдёшь в небытие, в лету. А я буду жить. И даже после своей смерти, я буду жить в своих потомках, а ты нет, Дир. Вот итог твоего предательства и преклонения перед чужинцами. Но и к ним я приду. Чуть позже, но приду обязательно. Может не сама, но
