И я впервые задумываюсь о неоднозначности.
Во всём.
В человеческой жизни, оказывается, действуют те же законы, что и во Вселенной: масса может искривить время; однажды совершённая ошибка способна уберечь тебя от ещё большей ошибки; одна боль уберегает от другой боли, но в той точке, где решается твоя судьба, ты либо радуешься, либо страдаешь от сожалений, не подозревая, к чему в конечном итоге всё приведёт.
В тот момент, когда Кай озвучил просьбу сыграть его любовницу в отеле, я долго не могла справиться с шоком и поверить, что она стала для него частью массы – безразличным волдырём, от которого он избавится так же легко и тонко, как избавляется от всех проблем. Я говорила себе, что Кай чудовище, бесчувственная машина и однажды может точно так же переступить и через меня… но в ту секунду моя душа ликовала – опостылевшей Аутистки наконец-то не станет! Она покончит с собой, это точно.
И я согласилась. А согласившись, ужаснулась: моя болезненная одержимость Каем превратила меня в такое же чудовище, как он сам.
А потом к нам присоединилась Адити – единственная и неизменная подруга Виктории, и пока Кай объяснял её роль в придуманной им схеме, до меня, наконец, дошло:
- Она ни секунды не должна оставаться одна, Адити.
- Да, конечно. Не останется, не беспокойся.
- Ты ведь понимаешь, в чём опасность? – ровным тоном вопрошает он, то ли желая убедиться в адекватности одного из исполнителей, то ли проверяя её на пригодность.
Кай сканирует её взглядом так же, как делает это с неблагонадёжными партнёрами, бизнес с которыми рискован, но прибылен, и его гениальность заключается в умении держать их на коротком поводке, контролируя каждый шаг.
- Твоя жена суицидница, Кай – это знают все. И само собой, я не оставлю её ни на секунду, при любых рисках позвоню тебе или твоей охране.
- Отлично, - он немного запрокидывает назад голову, не отрывая от её лица взгляд. – Но лучше всегда звони мне.
Они долго смотрят друг другу в глаза, и я, помимо разочарования в ошибочности своих предположений, получаю ещё и шок от понимания: она тоже… Тоже одержима им. Мы обе.
Кай Керрфут не интересен только одному человеку – своей жене. Не интересен, но нужен сильнее, чем нам, и именно в этом её сила.
- Почему я? – теперь мне важно знать ответ на этот вопрос.
- Другая женщина – это слабость, а ты Джен – предательство. Викки должна отреагировать предательством на предательство. Только так она это сделает. Только так.
Задуманное было сыграно строго по плану – на то он и Кай Керрфут. Она пришла, увидела нас… и её ранение оказалось настолько глубоким и кровоточащим, что больно стало даже мне. В тот день. Но уже парочку недель спустя Виктория Керрфут бросилась с головой в удовольствия - начала изменять мужу с мальчишкой, и так увлеклась, что не заметила происходящего с Каем.
Зато ЭТО увидела я...
То, что двадцать лет тому назад было скрыто от моих глаз – муки преданного Кая. Его ломало сильнее, чем наркоманов… трясло, лихорадило. Его боль выступала по́том на висках, пролегала морщинами на лбу, прорастала его каштановые волосы сединами. Она лишала его не только выдержки, но и разума, толкая на безумства.
«Вот и ты дурнеешь от боли неразделённой любви, Кай» - подумала тогда я, но в отличие от него искренне его жалела. Старалась быть рядом, а он не замечал, превратившись в зомби - живую мумию, ежедневно проспиртовывающую свои сухие мышцы алкоголем. Он забывал об обедах, и мне приходилось напоминать ему, маскируясь просьбами принести что-нибудь на ланч. Кай Керрфут, как робот, поднимался и шёл выполнять задание, потому что считал себя обязанным отдавать долг – я ведь выполнила его чудовищно безжалостное желание – притворилась любовницей… по-настоящему его любя.
Она оживала, а он тихо умирал, глядя на то, как она расцветает. И при этом улыбался ей. Искренне, чёрт возьми…
Двери лифта раскрываются, и я вижу, как он смотрит на неё - словно в мире больше нет ни единой живой души. Нет и меня, ожидающей его возвращения с буррито – моей заботой о нём: я вышвырну этот фастфуд в мусор, как и все предыдущие, потому что обедаю в ресторане внизу. Главное для меня – Кай вышел из офиса и поел сам. Но что бы я ни чувствовала и как бы ни заботилась о нём, все его мысли только о ней. Я думала, что и желания тоже, но…
Никто из нас не ожидал, что он разобьётся и поставит в этой истории точку. Никто не верил, что он разведётся с ней. Особенно после того, как, едва вернувшись в сознание, позвал её, а затем выгнал всех, чтобы остаться с ней наедине. Она выходила из его больничного бокса уверенным шагом и улыбалась, а я подумала, что это конец – теперь они снова сойдутся. Его травма свяжет их ещё крепче, позволив хоть и временно, но забыть о том, что уже в прошлом, а в настоящем она нужна ему.
Даже Камилла была уверена в этом, даже Лейф сказал «Теперь всё у них будет хорошо», но Кай, как всегда, удивил всех.
Он подписал бумаги о разводе. Но передал их не с юристом:
- Почему ты не отправил к ней своего адвоката? – спрашиваю, не веря своему счастью, захлёбываясь им.
- Так надо, – отвечает. – И передай моей матери, что моё личное – это моё личное и обсуждению с тобой или кем-либо ещё не подлежит!
Он резок со мной, груб, потому что в сердце ему больнее, чем в раздробленном бедре, и я прощаю его, приношу суп, мою его голову смоченным в тёплой воде полотенцем, дежурю у его постели, хочу позвать медсестру, когда он стонет во сне, пока вдруг не слышу, как его губы произносят имя «Викки»: эти стоны… не от боли.
Я говорю его матери, что больше не могу за ним ухаживать, однако у неё свой взгляд на происходящее, и она снова умудряется убедить меня остаться. Камилла Керрфут, мать «особенного» сына, уверена в том, что именно сейчас – моё время, шанс, который не повторится.
И Дженни, сцепив зубы, остаётся.
А он больше не шепчет её имя во сне… Ни разу не вспоминает о ней, бодрствуя, и надежда начинает возрождаться. Она расправляет свои крылья, когда Кай впервые мне улыбается в благодарность за
