Когда между нами осталось меньше десяти метров, сомнения не оставалось — оно идет прямо сюда. Я напрягся и отполз подальше — вглубь расщелины, пока не уткнулся спиной в камень.
Вдалеке зашелестел дождь, медленно наращивая шум. А когда оно вошло в ущелье, ливень уже вовсю хлестал, тугими струями стуча по земле, да так хлестал, что мелкие брызги долетали до меня, хотя я и сидел далеко от входа.
Оно, шаркая ногами, прошло к соседней стене и чем-то зашуршало.
Наверное, стоило как-то обозначить своё присутствие, но я промолчал. И чем дольше я молчал, тем меньше во мне оставалось уверенности, что это вообще стоит делать. Особенно здесь, в темноте. Мало ли какие у них здесь порядки. Может, тут и дети ходят с оружием, хотя и в нашем мире это не такая уж редкость.
Тем временем шорох в углу прекратился, послышался щелчок и стало светло. Оно зажгло фонарик. Самый обычный, фонарик, светящий слабым тусклым светом.
Оно смотрело немного настороженно прямо на меня, а я глядел, пожалуй, точно так же на нее. Теперь я убедился, что это девчонка. Она уже успела снять промокшую драную, сшитую из множества лоскутов накидку, и осталась в бесформенных, совсем ей не по размеру штанах и короткой майке. Девчонка — не совсем ребенок, подросток лет четырнадцать-пятнадцать, со смуглым, грубоватым, обветренным лицом и темно-карими слишком широко посаженными глазами. Длинные неопределённого цвета волосы, похоже, никогда не были знакомы с расчёской и висели грязными паклями.
— Здрава, — неуверенно сказала она.
— Здрава, — ответил я, радуясь такому понятному приветствию, и даже улыбнулся ей.
Девчонка улыбнулась в ответ, и осмелев затараторила так, что я даже если бы захотел, не смог бы выловить из того потока хоть какое-то слово. Но судя по интонации, она заваливала меня вопросами.
Не зная, что ответить, я глупо улыбался и пожимал плечами.
— Айя-яй! — закачала она головой, с сочувствием поглядев на меня. — Ако се наам?
Это я понял. Не сразу сориентировался к какому языку, какое слово относится — но наам она произнесла в точности, как говорят в Индии, когда спрашивают про имя.
— Никита, — ответил я и повторил: — Ако се наам?
— Ник-итя? — недоверчиво улыбнулась она. — Странджа наам.
И это я тоже понял, имя ей мое странным показалось. Я даже воспрял духом как-то. Худо-бедно я ее все же мог понять.
— Как тебя зовут? — снова повторил я на новом языке, старательно проговаривая каждое слово.
— Нэва, — сказала она и будто потеряла ко мне всякий интерес.
Моя новая знакомая, вытащив из-за спины торбу на лямках, что-то вроде импровизированного рюкзака, принялась там рыться.
Пока она что-то искала, я заметил, что одна нога у нее явно короче и тоньше другой. Теперь ясно, почему она так странно передвигалась.
Нэва тем временем извлекла из торбы большую консервную банку, в такие обычно закатывают томатный суп, затем вытащила нож и принялась ее вскрывать.
Запахло самой настоящей тушенкой, я чуть слюной не подавился. Нэва посмотрела на меня исподлобья, прицокнула языком.
— Се бхуки? — спросила она, с жалостью глядя на меня. Тут даже языки не нужно знать, чтобы понять, что речь о еде.
Но этот ее взгляд, такой унизительный что ли. Наверное, так смотрят добрые девочки на бездомных голодных собак. Но я решил, что теперь не до гордости. Если хорошо подумать, то мне было плевать, как я там выглядел со стороны. А вот еда — неизвестно вообще, когда мне в следующий раз удастся поесть, поэтому я с готовностью закивал.
Нэва снова одарила меня этим жалостливым взглядом, протянула банку, я с готовностью взял. С полминуты подождал, надеясь, что она мне даст что-то вроде ложки, но, так и не дождавшись, начал доставать пальцами кусочки говядины в застывшем жиру и жевать. Вкусная тушенка, кстати, такой я в своем мире не пробовал никогда. Наша, особенно дешёвая, на вкус напоминала резину, а эта — даже холодная, таяла во рту.
Нэва снова принялась о чем-то расспрашивать. Но если с одним предложением мне хоть как-то удавалось разобраться, то с безостановочным потоком фраз я уже справиться не мог. Поэтому я просто жевал и смотрел на неё. Пусть думает, что я идиот, потерявшийся в горах, может это меня как-то спасёт. Может она выведет меня к людям, а лучше к той цивилизации, которая тут точно была, судя по фонарику и консервной банке. Вспомнив про банку, я принялся крутить и вертеть ее в руках, надеясь найти там надпись, фирму изготовителя, ну или хоть какие-то опознавательные знаки, может быть даже срок годности. Но она была чиста. Совсем ничего. Странно.
— Ди до, — вытянув вперёд руку, требовательно произнесла она. Я сначала растерялся, но потом до меня дошло, что она требует тушенку обратно.
С тоской заглянул внутрь, еще половина осталась. Но и на том, в общем-то, спасибо. Я, желая вернуть ей банку, неаккуратно схватился за край и порезал палец. Шикнул, засунул по инерции палец в рот, а банку отдал ей другой рукой.
Нэва нахмурилась, забрала тушенки и так же руками принялась есть, то и дело, поглядывая на меня с подозрением.
Снова задала вопрос, который я не понял. Я ее не слушал, глядел на стену дождя, хлещущую у входа. Радовало, что вода не затекает в расщелину и здесь относительно сухо. Небо стремительно темнело и кажется, близилась ночь.
Я вытащил палец изо рта, глядя как порез тут же наливается кровью.
— Ракта! — возбужденно крикнула Нэва, отставляя в сторону тушенку и вытирая руки об штаны.
Она вскочила на ноги, взбудоражено глядя на мой палец. На всякий случай я засунул его обратно в рот. Ракт — кровь на хинди. Чем же ее так удивил мой раненый палец?
— Ракта! — повторила она, растерянно топчась на месте.
— Ракта, ракта, — согласился я и показал ей палец.
Конечно, поведение Нэвы немного настораживало. Что она, крови, что ли никогда не видела? Почему-то в голове сразу возникла ассоциация с праведными вампирами из старых фильмов, которым очень хочется крови, но не можется из-за высоких моральных убеждений.
Разумеется, Нэва на вампира была едва ли похожа, но на палец она смотрела испуганно, вытаращив глаза и то и дело встревоженно поглядывая на вход.
Я убрал палец, зажав в кулак, тоже с опаской поглядел на вход, теряясь в догадках.
А Нэва, молниеносно подхватила плащ, рюкзак и бросилась прочь из расщелины прямо под проливной дождь.
Мне только и оставалось, что ошарашено смотреть то на выход, то на фонарик,
