– Хорошо, – он даже стал меньше ростом. – Какое моё дело, в конце концов? Если Хидео-сан сошел с ума от побоев…
– Припарки! – напомнил я. – И мазь!
– Припарки, – в голосе аптекаря звенело раздражение. – Мазь. И настойка с женьшенем, медвежьей желчью, маслом софо̀ры и сушеным мясом ужа. Ваш заказ обойдётся недёшево. Надеюсь, у вас есть деньги, Рэйден-сан?
– Вы сама любезность, Судзуму-сан!
Мешочек глухо звякнул, когда я подбросил его на ладони.
С вершины шкафа на меня смотрел зверь Хакутаку, шестирогий и девятиглазый. То, что он был вырезан из зелёного нефрита, не мешало Хакутаку понимать человеческую речь и гнать прочь злых духов, насылающих на людей всяческие болезни. Судя по выражению его морды, Хакутаку был не прочь изгнать и меня за компанию.
3
«На чем держится очарование?»
Старого монаха я нашел на кладбище за храмом.
Стоя на коленях, Иссэн возжигал курения. Послушников рядом с ним не было, но я видел, что они потрудились на славу. Камень на могиле, где покоился прах бабушки Мизуки, был установлен, укреплен и обтесан как следует. На вершину камня приклеили деревянную табличку с каймё – посмертным именем бабушки. Имя монах составил сам, используя редкие, вышедшие из употребления иероглифы.
Зачем тревожить душу покойницы, произнося вслух её настоящее имя? А так произноси, не произноси, хоть язык до корней сотри – душа останется бесстрастна. Что же до каймё, произнести его где-то ещё, кроме поминальных обрядов, считалось дурной приметой.
– Страдания, источника, пути, пресечения пути – нет…
Какой же он маленький, подумал я о настоятеле. Это не привело к следующей, на вид вполне здравой мысли: «Какой же я большой!» Находясь рядом с Иссэном, я никогда не чувствовал себя большим.
– Нет познания, нет достижения, нет недостижения…
Я опустился на колени позади монаха.
– Она жива? – тихо спросил я.
Разумеется, я говорил не о бабушке.
Вместо ответа Иссэн свистнул. Из кустов вывернулась кудлатая собачонка и радостно тявкнула при виде меня. Знала, пройдоха: дружище Рэйден всегда захватит с собой что-нибудь вкусненькое. Разве у монахов, отказавшихся от мясной пищи, разживёшься лакомством?!
Хвост собачонки мотался из стороны в сторону: вот-вот оторвётся.
– Живая! – обрадовался я. – Хвала небесам!
– И весьма бодрая, – добавил Иссэн. – Я бы сказал, чрезмерно.
– Мики! Иди ко мне, красотка!
Собака облизала мне всё лицо.
– Наставник! Вы давали ей то, что я принёс вчера?
– Вчера на ужин она получила хорошую порцию. И сегодня на завтрак – тоже.
– Я боялся, что она сдохнет.
– Я тоже. Но, как видишь, совсем даже наоборот – Мики брызжет энергией.
– Это хорошо? Ведь правда, это хорошо?
– Для Мики – хорошо.
Завтрак? Дело близилось к ужину. Сбежать из дома я сумел лишь тогда, когда отец, утомленный побоями и лечением, заснул. Во сне он храпел, замолкал, опять начинал храпеть, вздрагивал, что-то бормоча – короче, меньше всего походил на героя древности. Мать утонула в домашних хлопотах, О-Сузу штопала прохудившуюся одежду – тут-то я и выскользнул на улицу, рванув со всех ног в гору, к храму.
Небо затянули облака, кучерявые как листья салата. Временами срывался дождь, но быстро затихал, уходил в сторону моря. Жара спа̀ла, но я всё равно вспотел: от бега – и от возбуждения.
Что ждет меня в Вакаикуса?!
– Я принёс вам лекарство, наставник. Обещал и принёс.
– Благодарю, Рэйден-сан.
Иссэн принял из моих рук настойку с женьшенем. Ну да, медвежья желчь, мясо ужа – помню, как же! Открыв флакон, настоятель принюхался, потом отпил капельку. Спустя минуту он сделал глоток побольше.
– Совсем другое дело, – произнёс он. – Совсем другое.
– Как вы, наставник?
– Я? Чудесно. А ты? Как ты, юный упрямец?
Я не нашелся, что ответить.
– Знаешь ли ты, на чем держится очарование? – спросил Иссэн.
Я давно привык к тому, что он меняет тему разговора быстрее, чем сенсей Ясухиро бьёт плетью. В детстве это доводило меня до бешенства. Казалось, старик издевается над своей жертвой, травит её словами, как гончими псами.
– Это четыре резных столба: саби, ваби, сибуй и югэн. Саби – это естественность бытия. Оно кроется в несовершенстве: патина, ржавчина, мох на камне. Время, накладывая свой отпечаток, выявляет суть вещей. Ваби – это обыденность. Простота, воздержанность, отказ от лишнего, броского, нарочитого. Сибуй – это сочетание первых двух качеств, их слияние. Естественость и обыденность, то есть хороший вкус. Если нож сделан из отличной стали, он не нуждается в хитром орнаменте. И наконец, югэн. Намек, недосказанное, оставшееся невидимым…
Монах повернулся ко мне:
– Ты уверен, что всё нужно доводить до конца?
– Да!
– Не боишься, что очарование превратится в разочарование?
– Нет!
– Что ж, тогда слушай.
4
«Или он не в счёт?»
– Судзуму-сан! Откройте!
В ответ – басовитое ворчание.
Нет, это не аптекарь ворчит. Это небеса ворчат. Это сердится бог-громовик Рэйден, в честь которого меня и назвали. Пляшет, бьёт в боевые барабаны. На кого он сердится? Ну не на меня же! Богу подлые дела не по нутру. Он подлецов молнией карает.
– Открывайте немедленно!
Я замолотил кулаком в запертые двери. Створки ходили ходуном, но держались. Над головой по небу – мглистому, быстро чернеющему – неслись клочковатые тени. Они смахивали на злобных духов, учуявших поживу. В прорехах мелькали колючие искры звёзд. Улицу поливал дождь: припустит, стихнет на миг – и вновь зарядит, как бешеный. Порывы ветра раскачивали жёлтый фонарь на углу. По размокшей улице, подражая буйству теней небесных, метались тени земные.
Самой буйной была моя собственная.
– Я всё знаю! Открывай, негодяй!
В лавке стукнуло, зашуршало. Лязгнул засов, дверь открылась. Я как раз собирался пнуть её хорошенько – и чуть не угодил ногой по живому человеку.
– Я всё…
– Простите, Рэйден-сан! Простите меня!
Хрупкая девичья фигурка скользнула наружу, под секущие плети дождя. Рухнула на колени, только брызги полетели:
– Я виновата! Я во всём виновата!!!
– Теруко?!
– Это я, я! Отец ни при чём!
Пачкаясь в размокшей глине, девушка принялась бить поклоны. Лицом в грязь. Лицом в грязь. Раз, другой, третий.
– Избейте меня! Отведите в тюрьму!
– Прекрати! Не надо!
– Это я, всё я! Я его сделала!
– Что ты сделала? Да вставай же!
– Я сделала то лекарство! Я ошиблась! Ошиблась!
– Какое лекарство?
Я знал, какое.
– Другая склянка! Вытяжка марумеро! Это из-за неё!
– Зачем, Теруко?!
– Я ошиблась! Хотите, я покончу с собой?
Мой гнев истаял, будто комок едкой соли под ливнем. Зачем я ломился в аптеку? Чего хотел? Бросить обвинения в лицо Судзуму? Схватить его за шиворот? Пинками гнать до полицейской управы? Требовать написать признание? А теперь что? Тащить в управу рыдающую Теруко?!
– Умоляю простить меня, Рэйден-сан! Я виновата-а-а-а…
Я шагнул к девушке – поднять на ноги, увести под крышу. Меня грубо оттолкнули, я сам едва не шлёпнулся в грязь. Вылетев из дверей, отец Теруко с неожиданным для его телосложения проворством подхватил
