Она сделала выбор.
Бабушка его сделала ещё раньше.
Я свой тоже сделал. На душе было так мерзко, как никогда в жизни. Казалось, туда нагадил Ама-но-дзаку, демон упрямства и порока. Ну а если бы я сделал другой выбор? Боюсь, лучше не стало бы. Тогда мне в душу нагадил бы кто-то другой.
Я сам, например.
* * *– Стой!
Я замер перед воротами.
– Назовись и доложи, по какому делу идёшь!
– Мое имя Торюмон Рэйден! – я возгласил это так, словно намеревался вспороть себе живот. В каком-то смысле так оно и было. – Иду в службу Карпа-и-Дракона с докладом о фуккацу.
Правый стражник зевнул. Левый заглянул в какие-то бумаги и посторонился.
– Иди по этой улице до конца. Там повернёшь направо, а потом ещё раз направо, за казенными конюшнями. Служба Карпа-и-Дракона располагается в двухэтажном здании с красными воротами. Над воротами есть вывеска с известным тебе гербом.
– Благодарю, – поклонился я.
Надо же, сама вежливость! Никаких придирок, и дорогу указали. Будто только и ждали, что знатного господина Рэйдена, все глаза проглядели! В глубине души я надеялся, что меня не пустят. Тогда я сказал бы так: одинокой волне не одолеть скалу. Да, приятель, ты пытался. Ты честно пытался, и не твоя вина, что ты проиграл. А теперь что я скажу?
Да, приятель, скажу. Теперь тебе не отвертеться.
Это уж точно.
Дома здесь стояли богатые, не чета нашей развалюхе. В два-три этажа, на основаниях из камня. Бревенчатые стены оштукатурены, покрыты где белилами, где краской. Коньки крыш загнуты с истинным изяществом, сияют позолотой. Кровля – черепица, никакой тебе соломы! Хвастаются друг перед другом, кто ярче: зелень травы, кровь заката, бирюза небес, солнечная охра. Направо – ворота, налево – ворота. Не простые, двойные, каждые со своими крышами. Над воротами – гербы, по бокам – караульные будки.
Налоговая управа. Полицейская управа. Торговая управа. Портовая, земельная, ремесленная, пожарная…
Одна лишь тюрьма на другом конце города. А почему? А потому что заключённым не место рядом с чиновниками, вершащими дела государственные. Кроме того, потеха: пока ведут преступника из тюрьмы в суд или обратно, на него успеет поглазеть весь город. И выскажут всё, что думают, и грязью забросают; и хорошо, если только грязью.
Уж лучше бы в меня бросали нечистотами!
Улицы здесь мостили брусчаткой. Деревянные подошвы моих гэта[26] выстукивали унылый похоронный ритм. Да, я обязан заявить о фуккацу. Да, это мой долг. Да, этого требует закон. И писаный закон, и неписаный. Будда Амида подарил нам Чистую Землю. Если не поддерживать её чистоту – что с землёй случится?
Сточная канава будет, а не Чистая Земля.
Значит, долг, честь, карма.
Но что станется с моей семьёй? С бабушкой, которая теперь мой отец? С матерью? Я – ладно, проживу как-нибудь. А они? Они тоже свой выбор сделали, а я, выходит, их предаю? Отца с позором выгонят со службы. Хорошо ещё, если не сошлют на дальние острова! Ссылка – хуже не придумаешь. Что полагается за сокрытие фуккацу? В любом случае, мы останемся без средств. О службе я могу забыть. Отец не успел замолвить за меня словечко перед господином Хасимото, а теперь уже поздно. Когда на нашу семью ляжет позор…
Какая уж там служба!
Промолчать? Притвориться, будто ничего не произошло? Жить с этим бесчестьем? День за днём, год за годом?! Даже если никто не узнает – я-то буду знать! Лучше смерть, чем такая жизнь!
«А предателем? – спросил кто-то, кого звали так же, как и меня. – Предателем жить легче? Доносчиком, а? Губителем семьи?! Вот уж счастье привалило…»
Идти было трудно, невыносимо трудно. В лицо мне бил ураганный ветер стыда. Упрямый карп из легенды, я плыл против течения, поднимался вверх по водопаду, захлебывался горькой пеной. К сожалению, в конце пути меня не ждало превращение в дракона – скорее в слизняка.
Плыви, рыба. Плыви, борись с волнами.
Гром и молния!
Исполню свой долг и уйду с честью. Вот уж вспороть живот мне никто не запретит! И не помешает, да. Острый нож да толика решимости – это у меня найдётся. Настоятель Иссэн рассказывал, что раньше, до Чистой Земли, самурай, прибегнувший к обряду сэппуку, просил друга, соратника или вассала отсечь ему голову после вскрытия живота. Кому охота мучиться с вывалившимися кишками? Сейчас, конечно, так не делают. Какой дурак отсечет тебе голову, зная, что мигом отправится в ад, а ты займёшь его тело? Да и накладывать на себя руки, зная, что продолжишь жизнь в теле добровольца-помощника – пустая трата времени…
– Стой! Назовись и доложи, по какому делу идёшь!
На миг показалось: всё это уже было. Всё повторяется, каким-то чудесным образом я сделал круг. Вот, опять стою перед воротами правительственного квартала. И слова те же самые, и стражники те же самые. И я могу промолчать, повернуться и отправиться домой…
Карп вернулся к устью реки?
Нет.
Слова те же, а стражники другие. И ворота другие: красные, как кровь. Золочёный герб наверху: карп и дракон свились в кольцо, перетекают друг в друга.
– Мое имя Торюмон Рэйден! Явился в службу Карпа-и-Дракона.
– Цель прихода?
– Доклад о фуккацу.
2
«У меня есть доказательства!»
В дальней части зала возвышался помост. Доски, покрытые лаком, по краю – чёрная кайма. На помосте, на походном стуле, как полководец во время сражения, сидел старший дознаватель Сэки Осаму. Он сурово глядел на меня: упрямец-карп добрался до верховий реки – и встретил настоящего дракона, который уже раскрыл пасть, намереваясь проглотить дерзкого нахала.
Пейзаж на стене за спиной дознавателя подтверждал мои мысли. Брызги, пена, упругое тело рыбы мечется в волнах. Возможно, кто-то видел в этом отвагу и стойкость. Я же видел лишь безнадежность, пустую трату сил и отсутствие ума.
За три шага до помоста я опустился на колени.
– Представьтесь.
Оделся господин Сэки так же, как и в нашу первую встречу. Тёмно-синее кимоно с золотым узором, чёрная шапка чиновника. В руках он держал расписной веер, которым время от времени обмахивался. Кроме нас двоих, в комнате никого не было. Безликий слуга отсутствовал – и то хорошо. Боюсь, при нём я бы не произнёс ни слова.
– Торюмон Рэйден.
– По какой причине, – веер рубанул воздух, – вы решили, что можете отнимать моё драгоценное время?
– Я пришёл заявить о фуккацу.
– Почему вы не обратились к секретарю? Он бы принял и зарегистрировал ваше заявление.
В голосе господина Сэки шуршала скука. Под скукой, будто под тонким слоем песка, скрывались камешки раздражения, мелкие и острые.
– Прошу прощения за мою дерзость! Но дело моего отца вели вы, Сэки-сан. Поэтому я и решил, что должен обратиться именно к вам.
– Вы решили? Вы, значит, решили?
Веер указал на меня:
– Очень смело с вашей стороны! И что же
