– И вы ушли?
– И я ушёл. А что, обычное дело!
– Значит, необычное, раз отправили сообщение.
– Я пробежался по соседям. Все в один голос заявляют, что торговец Акайо пил редко и никогда не поднимал шума. Вот я и решил уведомить вашу службу. Бродяга, торговец… Одно к одному. Сам я в это лезть не хочу…
– Не хотите? – я решительно встал. – А придётся!
Хизэши вздохнул – грустней, чем на похоронах.
– Знал же, – пробормотал он. – Знал, чем кончится. Нет, докладывать побежал, дуралей…
Поворачиваясь, чтобы идти, я вспомнил, что у меня теперь есть слуга. Безликий он или какой, всем надо есть, чтобы жить. Велев хозяину завернуть в бамбуковые листья порцию лапши с овощами, я на улице отдал еду Мигеру. Пусть жует на ходу, ждать некогда.
– Muchas gracias, – сказал безликий.
Я не понял, а переспрашивать не захотел.
2
«Своего счастья не понимаешь, дурак!»
– Открывайте!
– Убирайтесь! Хозяин спит!
– Немедленно! Или пожалеете!
– Кто там буянит?
– Служба Карпа-и-Дракона! Шевелитесь!
Ворота распахнулись.
Я вошёл первым. Досин – следом. Безликий Мигеру плёлся третьим. Останавливать нас – или хотя бы каонай – никто и не подумал. Слуги, двое здоровенных парней с бамбуковыми палками, пятились от незваных гостей, словно мы были призраками, источавшими могильный холод.
Шалея от собственной наглости, упиваясь преимуществами нового положения, краем сознания я всё-таки отмечал, что шагнул за черту дозволенного. Да, я самурай при исполнении, а Акайо – простой торговец. Богатый торговец. Человек со связями. Если выяснится, что я без причины ворвался в его дом, рассыпая угрозы, если Акайо подаст жалобу в управу – мне несдобровать. А если он, как говорится, смажет жалобу взяткой… Высоких покровителей у меня нет, Сэки Осаму вряд ли вступится за взбалмошного наглеца.
Интересно, когда таких, как я, выгоняют со службы, что делают со служебной татуировкой? Небось, спарывают вместе с кожей, чтобы неповадно было.
Отступить? Поздно. Меня успокаивало лишь присутствие досина. Полиция как-никак! Имеет право. Хотя если досин заявит, что не хотел идти, а я силой заставил благонравного Комацу Хизэши сопровождать себя…
– Где хозяин?
– Спит, – повторил слуга, пряча палку за спину.
Второй кивнул.
– Умоляю простить нас!
На веранду выбежала молодая женщина. Её длинное, до земли, кимоно украшала вышивка: зелёные ветви ивы над ручьём. Пояс развязался, женщина на ходу завязывала его концы у себя за спиной. Судя по всему, это была жена торговца. В волосах хозяйки дома торчал черепаховый гребень, но уложить волосы в причёску она не успела.
– Приносим глубочайшие извинения! – она пала на колени. – Я…
– Ваше имя! – прервал я её.
– Умеко, господин.
– Где ваш муж?
– Спит, господин.
– В такое время?! Почему не в лавке?
– Похмелье, господин.
Я бросил косой взгляд на безликого: учись, мол, бестолочь! Вот кому не надо напоминать про «господина»! Мигеру стоял у ворот, безучастно глядя перед собой. А может, и вовсе закрыл глаза – поди-пойми, куда он смотрит под рыбьей маской.
– Плохо ему, – бормотала Умеко, отбивая поклон за поклоном. – Всю ночь маялся, животом скорбел. Я за ним выносила… Только-только заснул! Что же его зря беспокоить? Я сама, всё, что прикажете…
Лицо её было белым, как снег, безо всяких белил.
– Заснул? – я шагнул ближе. – Разбудите!
– Господин дознаватель…
– Хватит отговорок! Проводите меня к нему!
Взбежав на веранду, я кинулся в дом, не дожидаясь, пока Умеко последует за мной. Жилище торговца было куда больше нашего, коридор в конце поворачивал налево, в западное крыло. Бумага, натянутая на бамбуковые рейки стен, слабо просвечивала. Казалось, я забрался внутрь фонаря на празднике Шести богов.
Где Акайо? Ага, храпит, слышу.
Дверь скользнула в сторону.
– Это вы – торговец Акайо?
– Что? Кто?!
– Вы Акайо?!
– Н-нет, это не я.
– Лжёте!
– Клянусь, я г-говорю п-п-правду…
– Как вас зовут?
– Пёс! Весёлый П-пёс!
– Это прозвище! Ваше настоящее имя!
– Т-тору из Доси…
Я с облегчением выдохнул. Никаких жалоб, это раз. Надо быть самоубийцей, чтобы пожаловаться на меня в сложившейся ситуации. Фуккацу, это два. Воскрешение налицо, сам признался.
За моей спиной хрипло дышал Хизэши.
– Вы его узнаете? – спросил я досина.
– Да. Это торговец Акайо. Вернее, уже не торговец.
Бывший Акайо, ныне Весёлый Пёс, был пузатым коротышкой. Насмерть испуганный вторжением, он отполз в угол, отгородился от нас задранным вверх краем циновки. Глазки бедняги вылезли из орбит, щеки залила нездоровая краснота. Голый, в одном хлопковом фундоси[41], он выглядел жалким и пришибленным.
– Одевайтесь! – велел я.
– Н-не могу…
– Это ещё почему?
– З-забрали…
– Что забрали?
– Одежду. Всю од-д-д… Одежду забрали.
– Зачем?
– Б-боялись, что я сб-бегу…
Я повернулся к досину:
– Акайо заикался?
– Нет, – сразу ответил Хизэши. – Я точно знаю.
– Кто? Кто боялся, что вы сбежите?
Я давил на бродягу, не давая ему опомниться.
– Эта ж-ж-ж… Эта женщина. Велела сидеть вз-з-з…
– Взаперти?
– Да. Я хотел на д-двор…
– И что?
– Её слуги… Они т-такие сильные! П-п-п… Принесли мне горшок.
– Вас били? Пытали?
– П-поили…
– Что?!
– П-поили саке. Много саке! Она гов-в-ворила: спи, п-пьяница. Не буянь, не шуми. Б-будешь смирным, награжу. Что ты орёшь? Своего с-счастья не понимаешь, дурак. Заживёшь в т-тепле, в сытости. Спать с тобой буду, б-баловать. Хватит, мол, под заборами в-в-в… Валяться хватит.
– Она – это жена Акайо?
– Эта ж-женщина… Да, жена!
Допрос меньше всего походил на официальный, каким его описал мне архивариус Фудо. Ничего, сейчас главное – вытащить побольше сведений. По правилам мы его допросим позже.
– Вы знакомы с торговцем Акайо?
– Корзины ему н-носил. Перед лавкой землю мёл, водой б-брызгал. Он меня к-к-кормил, денег давал. В этот раз не дал, сказал: зап-платит позже. Я его встретил, говорю: п-плати, а?
– Где вы его встретили?
– В переулке.
– Сандзютора?!
– Д-да.
Обращаясь ко мне, бродяга забывал про «господина», но тут я не настаивал. Кажется, Весёлый Пёс вообще не понимал, кто я такой. Отвечает, и ладно.
– Что было дальше?
– Он шёл из харч-ч-ч… Из харчевни. От него п-пахло выпивкой. Я ему: Акайо-сан, вот вы пили, а я нет! Я т-тоже хочу! Дайте денег, а? Или угостите, что ли?!
Бродяга разгорячился, перестал заикаться:
– Он заругался, толкаться начал. Ты, кричит, собака, грязные ноги! А я ему: на себя посмотрели бы? Тоже мне к-князь! Вон пузо до земли свисает… Отъели пузо, а бедному человеку медяка жалеете! Он меня толкнул. А я его толкнул. А он меня! Я упал…
– И что?
– Ничего. Головой ударился, всё кру̀гом пошло. Стою, смотрю: кто-то лежит, мёртвый. Кто лежит? Почему мёртвый? Не разобрать. Очнулся уже здесь, в доме. Ноги, видать, сами принесли. А они меня взяли и заточили!
– Ноги?
– Слуги! Им эта женщина велела. Говорит: муж ей нужен. Кормилец. Обещала помочь…
– В чём?
– Торговле обучить грозилась. Мол, заживу с ней лучше лучшего. Саке, говорит, хочешь? А я чую: вроде я, а вроде не я. Ну, не до конца я. Только саке всё равно хочу…
– Это вы кричали? – вмешался досин. – Вчера?
– Что к-кричал?
– Это я! – Хизэши довольно точно передразнил бывшего торговца. – Я!
– Ага. Напоминал с-себе, что это я. На руки гляну, на н-ноги… Не я! Вот и напоминал, чтобы не з-з-з… Чтобы не забыть.
3
«Вы слишком добры к людям…»
– …Разобрались с делом?
– Да,
