– Да, пожалуй.
Это все, что я сумел выдавить.
– Всякий раз, выходя на поединок, мне приходилось дважды доказывать, что я лучше: как Сидзука Юичи, мужчина, и как Сидзука Йоко, женщина. Первое я доказывал тайно, для себя, второе – открыто, для других. А потом…
Мой собеседник, кем бы он ни был, отхлебнул холодного чаю:
– Потом я встретил беднягу Кубо и взял его в ученики. Да, я готовил его тело себе на замену. Да, уже тогда я продумал, как добьюсь этого. Да, я знал, что на это уйдут годы – и успех, мягко говоря, неочевиден. Что же, Рэйден-сан, теперь вы можете презирать меня.
– Вы рассказали ему свою историю? – спросил я. – Вашему ученику?
– Да. Слово в слово, так же, как и вам.
– Когда?
– В хижине.
– Зачем?
– Он собирался вспороть себе живот. Он винил себя в том, что искалечил меня. Я хотел его остановить. Внушить ему презрение к себе. Показать, что был ему не столько учителем, сколько негодяем, покусившимся на его мужское тело. Тренированное тело, подготовленное мной же. Исполнившись презрения, он бы покинул хижину и бросил меня умирать. Клянусь, в этом случае я умер бы спокойно. Меня убили бы голод и жажда, а значит, Кубо остался бы невиновен.
– И вместо того, чтобы уйти, оставив вас голоду и жажде…
– Он решил пожертвовать собой. Он сказал, что жить безликим не так уж плохо. В любом случае, это лучше, чем доживать свой век калекой. Что после фуккацу я смогу уйти в горы, стать отшельником и продолжить свои тренировки. Ведь в них смысл моей жизни? «Значит, – сказал он, – вы ничего, в сущности, не потеряете. Разве что общество людей? Так вы никогда особо не нуждались в нём.» Я напомнила ему, что безликие утрачивают будущие рождения. «Никто не знает этого доподлинно, – возразил он. – А даже если и так? Вы стоите на пути к совершенству и с моей помощью достигнете его. Я буду счастлив, что моё тело поможет вам стать идеальным воином. Какая разница, что случится потом? В своей будущей жизни я буду молиться, чтобы будда смилостивился над вами.» После этого он кинулся на меня с ножом.
– Вы дрались?
– Как могла. Со сломанной спиной я не была ему соперником. Но я не хотела становиться безликой. Когда он убил меня, последним моим чувством был ужас. Когда я воскресла, я три дня смотрелась в воду при каждом удобном случае. Ночами я засыпала, держась за нос или брови. Боялась, что к утру лицо сбежит от меня.
– Он убил вас из милосердия. Так почему же вы сохранили лицо?!
– Не знаю.
Не знаю. Вот что ответил мне Нобуюки Кубо-второй, он же госпожа Йоко, она же Сидзука Юичи, её брат.
4
«Со стражей шутить – себе дороже»
– Следующий!
Я спешился. Ко мне вразвалочку подошёл Икэда, сослуживец отца. Сам отец, как старшина караула, следил за досмотром от дверей дощатой будки, служившей убежищем в плохую погоду. Отец глядел мимо меня, весь суровость и безразличие. Небось распорядился досмотреть сыночка по всей строгости, чтобы не подумали, будто он родне поблажки даёт.
– Ваше имя и должность?
Можно подумать, Икэда не знает, кто я. Строгости на себя напустил – куда там! Только что зубами не скрипит от усердия.
Я назвался.
– Куда направляетесь?
– В Эдо.
– По какой надобности?
– По служебной.
– Подорожная грамота?
– Прошу вас.
Грамоту мне выписали – любо-дорого поглядеть. Свиток в три сяку длиной, с чёрной печатью секретаря Окада, с красной печатью господина Сэки. Печати удостоверяли мою должность и полномочия, подробное описание внешности, а также цель поездки в Эдо. Цель эта была изложена столь туманно, что всякому здравомыслящему человеку делалось ясно: Торюмон Рэйден выполняет очень важное тайное задание, и лишних вопросов лучше ему не задавать.
Икэда наморщил лоб.
– Так зачем вы едете в Эдо, господин Рэйден?
Выходит, не всякому. Не здравомыслящему.
– Об этом написано в документе, который вы читаете.
– Но я ничего не понял! Хидео-сан, может быть, вы разъясните?
Он в растерянности обернулся к моему отцу.
– Дайте сюда! – велел отец.
И ворчливо сообщил вскоре:
– Что тут непонятного? «…командирован в Эдо для прояснения ряда обстоятельств разной степени важности, по которым у службы Карпа-и-Дракона возникли косвенные сомнения в ходе проведения…»
– Ну да, ну да! – торопливо закивал Икэда. – Теперь и мне всё ясно! А то у меня тоже это… Сомнения возникли, косвенные. А теперь что ж? Теперь ясней ясного…
Он вернул мне грамоту:
– Прошу вас предъявить вашу поклажу, Рэйден-сан. Вы везёте с собой яды? Сонные зелья? Скрытое оружие? Чужие письма или иные послания?
– Ничего из этого.
Икэда заглянул в седельные сумки, но рыться в них не стал.
– А это ещё кто с вами?!
В его возгласе было столько удивления, словно он лишь сейчас заметил Мигеру. Каонай в моих бумагах значился отдельным пунктом, но я не стал напоминать Икэде о документах.
– Это Мигеру, мой слуга.
– Он человек?
Вот ведь вопрос! Каонай – человек или нет?
– Вам известно, где я служу?
– В службе Карпа-и-Дракона. И в бумагах ваших это прописано…
– Лицо его видите?
Я указал на Мигеру.
– Так ведь это рыбья морда, а не лицо!
– Вот именно! Он – Карп, а я Дракон. Младший.
Две хмурых гусеницы, служившие Икэде бровями, сползлись к переносице.
– Вы со стражей шутки не шутѝте, Рэйден-сан. Со стражей шутить – себе дороже. Стража, когда при исполнении, шуток не понимает. Начнут проверять, мытарить. Карп ли, Дракон, а до последней чешуйки обдерут.
Я поклонился:
– Благодарю за науку. В другой раз буду серьёзней. Входишь в деревню – соблюдай её законы. Это мой слуга-каонай, сопровождает меня в поездке.
– Так-то лучше, Рэйден-сан. Счастливого пути.
– Благодарю, Икэда-сан.
Я вскарабкался на лошадь. Всадник из меня, если честно, как из веера посох. Нет, ездить верхом меня учили и даже кое-чему выучили. Но если каждый день не практиковаться, любые навыки улетучиваются. Своих лошадей у нашей семьи не было, и я уже год как не садился в седло.
Спасибо Фудо. Это архивариус помог мне выбрать в служебной конюшне низкорослую пегую кобылу – покладистую и медлительную. Всё одно шагом ехать – Мигеру-то за мной топать и топать, на своих двоих. Ему лошади не полагалось.
– С неё, если что, и падать невысоко, – напутствовал меня ехидный Фудо.
Я не обиделся. Кто же на правду обижается?
Северный пост скрылся за поворотом тракта. Дождя не было уже три дня, дорога успела подсохнуть. Копыта отстукивали: «е-дем в Э-до, е-дем в Э-до…» Справа тянулись песчаные холмы, по ним взбегали сосны, редкие и кривые. Ближе к вершине они разрастались, расправляли колючие кроны, так что каждый холм венчала густая зелёная шапка.
По левую руку отблёскивали залитые дождевой
