– Где же ты, Стейнер? – прошептала Хьелльрунн в темноту, но ответа не получила.
6
Стейнер
«Циндерфел стоит на северо-западном побережье Нордвласта и потому имеет особую важность. Здесь корабль по пути к Владибогдану встаёт на причал в последний раз, этот город – последнее, что видят многие меченые дети. Год за годом мы провозим множество детей на глазах у жителей Циндерфела. И я тревожусь, что восстание, если таковое случится, произойдёт здесь или поблизости. Мы должны быть настороже».
Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском СинодеСтейнер не собирался опаздывать. Кажется, весь Циндерфел набился на пристань, чтобы поглазеть, как его увозят. Молодой кузнец спустился наезженной дорогой к побережью, даже не заглянув домой. Он не испытывал ни малейшего желания разговаривать с людьми, которые бросили его в лапы судьбе, поджидающей на острове. Алый фрегат ещё не снялся с якоря, и шлюпки везли с берега единственный его груз – отмеченных колдовской меткой детей, которых собирали по всей Империи и везли со всех Обожжённых республик. Небо напоминало перевёрнутый карьер, затянутый грубо-серыми облаками, колючими и опасными.
– Вот он! – раздалось из глубины толпы.
Люди обернулись и подались в стороны. В голове у Стейнера пульсировала тупая боль, и внутренности ей вторили. К одежде прилипли соломинки, выдавая, что ночь он провёл в стойле, и лучше никому не знать, в каком именно.
– Да ты не торопись, – прокаркал кто-то.
– Уже почти всех перевезли, – добавил другой.
– Думали, ты сбежал, – сказал третий.
– Не обращайте внимания, – отозвался Стейнер. Все чувства будто онемели, поэтому и ответ вышел недостаточно язвительным.
– Что, язык проглотил? – осклабился мясник Хокон.
Люди шарахались от юноши, будто боялись заразиться колдовством. Мужчины, женщины, кучка ребятни – все наблюдали за ним, а некоторые вслед целовали пригоршню пальцев – древний знак, чтобы отпугнуть зло. Стейнеру хотелось грязно ругаться. Хорошо, что Кристофин не пришла. Больше в Циндерфеле он не доверял никому, и лучше бы ей не видеть, как его забирают.
На пирс местных жителей не пускали – шестеро солдат стояли заслоном против отчаянных родителей, только до сих пор ни один человек со всех Обожжённых республик не последовал за своим ребёнком. Иерархи Хигир и Ширинов, скрестив руки и сгорбившись, поджидали Стейнера.
– У мальчишки сильный дух, как я и говорил, – проговорил Хигир глубоким голосом. Нахмуренные брови на бесчувственной маске по-прежнему пугали.
– А я уже собирался уничтожить дом кузнеца, – раздалось из-за серебряной маски.
– Жаль, что вам пришлось ждать на холоде, – отозвался Стейнер. – Мороз плохо действует на старые кости.
Ширинов подался вперёд и поднял руку.
– Стейнер! – раздалось из толпы.
Иерарх замер и обернулся на крик, но юноша не повернул головы. Он и без того узнал голос.
– Стейнер, я тебе кое-что принёс. – Слова Марека звучали мольбой, но отвечать не хотелось. – Прошу, сынок.
Он сердито глянул назад и увидел кузнеца и рыбака, которые плечом к плечу стояли по ту сторону заслона. Хьелльрунн видно не было, что было и к лучшему, когда рядом Зоркие. Марек протянул сыну суконный мешок.
– И что мне с ним делать?
– Пригодится в пути, – отозвался Марек с болью в лице.
– Оставь себе, – рявкнул Стейнер. – Мне от тебя ничего не нужно.
– Стейнер, мне жаль. – Голос отца дрогнул.
– Всё это я делаю не ради тебя, а ради Хьелль.
– Стейнер… – Марек выглядел подавленным, но в душе Стейнера уже не осталось места для жалости. Он круто развернулся и зашагал в конец пирса, подальше от солдат и полных отчаяния глаз отца. В ушах плескался шум Призрачного моря, тишину разрывали насмешливые крики чаек.
– Повернулся спиной к семье? – Рядом возникла выщербленная бронзовая маска, пугая хмурым выражением.
– Вам-то какое дело?
– Часто те, кого мы увозим, до последнего цепляются за прошлую жизнь. – Хигир оглянулся на толпу. – Ты не из таких.
Стейнер пожал плечами, глядя, как с корабля на воду спускают шлюпку.
– А ты – противоречивая натура, не правда ли? – добавил иерарх.
– Я бы скорее назвал себя простым парнем, если узнать поближе.
– В чём же это выражается?
Стейнер вплотную подошёл к Зоркому.
– Улыбаюсь, когда счастлив, и хмурюсь, когда зол. Я не прячусь за масками.
– Вскоре и ты изменишься. Думаю, тоже наденешь маску. – В словах иерарха почудилась насмешка.
– Она мне не нужна.
– Идём, дитя, – позвал Хигир. – Время отплывать.
– Я вам не дитя, – сквозь зубы прорычал Стейнер. – У меня есть имя.
В заливе гулял ветер, и казалось, что он подгоняет людей, по трое и четверо бредущих вдоль побережья, как хрупкие осенние листья. Стейнер в последний раз оглянулся в сторону пирса и увидел, что Вернер уводит Марека, и толпа расступается перед ними. В каменной пустоте, заполнившей душу, вдруг ярко вспыхнул гнев. Закапал мелкий дождь, и море вокруг зашелестело.
Ширинов куда-то исчез, и Стейнер, плечами растолкав угрюмых детей, сошёл с пирса и устроился в лодке под их сердитыми взглядами. Он отчаянно старался не потерять самообладания и, склонив голову, до боли стиснул кулаки.
В ушах эхом отдавались слова: Всё это я делаю не ради тебя, а ради Хьелль. Он готов на всё, чтобы сестра не попала в лапы Империи с её Зоркими.
Вода капала с носа и струилась по вискам.
Зато никто не увидит, если он заплачет.
Четверо сильных молодых солдат помогли иерархам сесть в лодку и забрались следом. Ширинов сперва разразился кашлем, а когда качка закончилась, тут же задремал.
На полпути к фрегату, покачиваясь на тёмно-зелёной воде, они разминулись с другой шлюпкой, которая шла к каменному пирсу, а на её носу бесстрашно стояла Ромола. Гребцы кисло посмотрели на иерархов и мрачно оглядели Стейнера.
– Ромола? – изумился тот.
– Виделись прежде? – распевно спросил Хигир.
Стейнер кивнул.
– Она работает на Империю? – спросил он, злясь, что ввязался в разговор с Зорким.
– В некотором роде.
– В том же роде, как и убийство детей? – с вызовом спросил Стейнер.
– Твоя смелость вскоре иссякнет. – Хигир подался вперёд. – Владибогдан меняет всех.
* * *Все романтические представления о плавании на корабле, которыми Стейнер себя тешил, быстро растворились. Не успел он оглядеться, как уже оказался в заточении. Сидений здесь не было, только старые ящики, а ещё запах морской воды и темнота. От едкого холода спасались вытертыми покрывалами, которые кишели вшами, и дети с визгом их стряхивали. Трудно было сосчитать всех заключённых в этой мрачной темнице. Корабль стонал и скрипел, и непривычный к этому Стейнер старался согнать с лица тревогу. Качка никак не отразилась на похмелье, и юноша, устроившись между ящиков, закрыл глаза.
Первое Испытание проходило в десять лет, последнее – в шестнадцать, когда заканчивалась школа. Многие бросали занятия гораздо раньше, но всё равно проходили Испытание. Стейнер слышал
