- Сегодня я хочу поговорить с вами о чем-то очень серьезном, - начала Люси Фуллер. - Я хочу обсудить то, о чем мы недостаточно говорим в этом мире. И это грех.
Толпа притихла.
- Мы живем в темном мире, - продолжила Люси. - И с каждым днем становится все темнее. Вам нужно только включить телевизор, чтобы увидеть это - порнографию, продаваемую нашим детям в качестве музыкальных клипов, фильмов, которые учат наших детей, что это нормально заниматься сексом, когда им хочется. И гомосексуализм становится все более приемлемым обществом каждый день, как будто это просто еще один способ существования, и это нормально. Что ж, это не нормально. Совсем не нормально.
И толпа обезумела.
Тирада Люси продолжалась в течение следующих тридцати минут. Ничто не ускользнуло от ее порицания - книги по которым преподавали в государственных школах и поощряли безбожие, политики на самых высоких постах, которые изменяли своим женам, в то время как сами учат других, как им жить, телевидение, демонстрирующее подросткам секс без последствий, магазины, торгующие порнографией, откровенные тексты песен, разводы, аборты налево и направо, дети, покрывающие ногти черным лаком и поклоняющиеся Сатане.
Этой женщине нужен перепих.
Несмотря на то, что ему пришлось стиснуть зубы, Кингсли остался на всю проповедь. Когда Люси Фуллер закончила перечислять весь мир, который дарил хоть малейшее удовольствие или развлечение, она получила крепкое, любящее объятие от мужа и овации от толпы.
Она убежала со сцены в слезах, преисполненная собственной проповедью.
Кингсли выскользнул через парадную дверь и стал ждать у служебного входа. Ему не пришлось долго ждать.
Через десять минут после окончания проповеди Люси Фуллер вышла в переулок. Она сменила свой темно-синий костюм с юбкой до лодыжек и белой блузкой с оборками на простую черную юбку и блузку. Она обновила макияж после рыданий и теперь выглядела спокойной и собранной.
Он не разговаривал с ней, не показывался на глаза. Но он последовал за ней. Она шла целеустремленно, ее высокие каблуки стучали по бетону в ритме быстрого стаккато. Куда она так спешила? Кингсли должен был узнать. Как только он заметил марку и модель машины, к которой она подошла, Кингсли отправился к своей машине. Когда та выехала с парковки, он сел ей на хвост. Он держался в нескольких машинах от нее, убедившись, что она не заметит, что он поворачивал там же, где и она. Через несколько минут он понял, что они направляются обратно в город, в сторону Манхэттена. Она была одна и очень спешила. Все признаки того, что она делала то, чего не должна была.
Через двадцать пять минут они уже были на знакомой территории. Еще через несколько минут они свернули на Риверсайд-Драйв. Кингсли отпустил ее как можно дальше, не упуская из виду. На минуту она исчезла из поля зрения, но затем он снова заметил ее. Она остановилась перед домом.
Его домом.
Кингсли припарковал машину у обочины и стал наблюдать.
Он заметил, как Сэм вышла из дома с конвертом в руках.
Он видел, как Люси Фуллер опустила стекло с пассажирской стороны.
Он видел, как Сэм бросила что-то в окно машины и вернулась в дом.
Он видел, как Люси Фуллер уехала.
Кингсли выбрался из машины и вошел в свой дом, чувствуя себя так, словно вошел в дом чужака или врага.
Он обнаружил Сэм в своем кабинете, листающей документы.
- Привет, - сказала она, одарив его улыбкой. - Я думала, ты проведешь у госпожи Фелиции всю ночь.
- Сколько они тебе платят?
- Что?
- Сколько Фуллеры платят тебе?
Сэм швырнула документы, которые держала, на стол Кингсли.
- Я просила тебя держаться от Люси Фуллер подальше, - ответила она. - Ты же обещал мне...
- А ты сказала, что ты на моей стороне. Мы все даем обещания, которые не можем сдержать.
- Кинг, послушай. Я могу...
- Сколько Фуллеры тебе платят? - Повторил он.
Она молчала. Казалось, она взвешивает свои слова, взвешивает варианты. Он не мог вспомнить, когда в последний раз был таким холодным, рассерженным. Даже когда Мари-Лаура умерла. Даже тогда.
- Больше, чем ты, - наконец ответила Сэм.
- Значит "больше веса", верно? - спросил Кингсли. – Все, что имеет для тебя значение - это больше денег.
- Такие костюмы, как у меня, стоят дорого, - ответила Сэм.
И Кингсли ответил единственными двумя словами, которые смог выдавить из своего сдавленного горла.
- Ты уволена.
Глава 32
Сентябрь
- Чем травишься? - спросил бармен, и Кингсли ответил: - Барменами.
Дюк изогнул бровь, и Кингсли усмехнулся.
- Я в порядке, - успокоил Кингсли. - Сегодня не пью.
- Ищешь добычу?
- И это тоже нет, - ответил Кингсли.
- Тогда что тебе предложить? - поинтересовался Дюк.
- Ничего, - сказал Кингсли. - Ты ничем мне не поможешь.
Дюк бросил на него сочувственный взгляд и перешел к другому посетителю. Тем временем Кингсли уставился на бутылки с алкоголем, расставленные за стойкой бара. Бурбон, виски, ром, водка и ржаной виски. Он хотел выпить их все. Все до единой бутылки. Не то что бы это принесло ему какую-то пользу. Он снова пытался пить, но получал только похмелье. Сколько бы выпивки он ни вылил в оставленную Сэм дыру, заполнить ее не получалось.
В предательстве и дезертирстве Сэм был только один хороший момент. Это причинило Кингсли такую боль, что он точно знал, что снова жив, так же жив, как и раньше, и даже больше. Понимание того, что она брала деньги у Фуллеров в обмен на информацию о нем, привело в ярость каждую частичку его существа. Ярость и скорбь. Никогда еще он не был так зол. Никогда еще ему не было так больно. Он никогда не чувствовал себя более живым и никогда не желал сильнее, чтобы не чувствовать себя так.
Когда умерли его родители, он был зол, обижен, убит горем. Но это был несчастный случай, и винить ему было некого.
Когда Сорен женился на Мари-Лауре, и она вскоре после этого умерла, Кингсли ощущал ту же троицу эмоций - гнев, боль, скорбь. Но опять же, никто не пытался причинить ему боль намеренно. Сорену пришлось жениться на Мари-Лауре, чтобы они втроем могли быть богатыми и свободными. И Мари-Лаура умерла в собственном горе, собственной боли, собственной тоске. Она не пыталась причинить ему боль своей смертью. Конечно, нет.
Но Сэм... она предала его с широко распахнутыми глазами и холодным сердцем. Это не было случайностью, ни Божьим провидением, ни роком судьбы. Она направила пистолет ему в сердце и выстрелила.
И там все еще была дыра.
Кингсли оторвал взгляд от слишком соблазнительных бутылок с алкоголем и огляделся. Холли сидела на краю сцены, обхватив лодыжками шею
