Гусман зарыдал, упав на колени, и принялся умолять чудовище проявить милосердие, но оборотень захохотал так громко, что вся земля должна была содрогнуться от ужаса.
Наконец он замолчал и, потерев лапы, сообщил:
— Мне почему-то хочется немного укусить тебя, простофиля!
— Не надо! Ради Бога, не делайте этого, умоляю! — завопил несчастный.
— И ты еще осмеливаешься упоминать Бога? — удивился оборотень. — Ты считаешь, что у тебя есть право на это? Мне кажется, что ты много раз обманывал и оскорблял его!
— Но вы… Вы можете оставить себе эти сокровища, господин оборотень… Но я не хочу, чтобы вы укусили меня! — простонал сэр Гусман.
— Благодарю за щедрость, мой храбрец, но почему бы мне не укусить тебя совсем немножко? Или ты знаком с каким-то необычным свойством волков-оборотней?
— Да, мой господин, я знаю, знаю, что… — завопил бедолага.
— Вот как! Значит, ты знаешь, что человек, которого укусил волк-оборотень, сам становится оборотнем?
— Да, я знаю это, знаю, мой господин!
— Судья Гусман в роли волка-оборотня? Интересное сочетание! — издевательски фыркнул оборотень.
Судья с мольбой протянул руки к человеку дождя… И в этот момент послышался какой-то щелчок.
— Господи, смилуйся надо мной! — взвыл Гусман. — Он укусил меня!
Факел погас, и вырубленную в скале камеру теперь освещала только тусклая масляная лампа.
Волк-оборотень исчез. Потрясенный Гусман тупо смотрел на свою руку, на которой проступило несколько капелек крови.
Забыв про сокровище, судья, шатаясь, вскарабкался по лестнице к выходу из подземелья.
Подавленный, обессиленный, он, не отдавая отчета в своих действиях, побрел к лагерю и вскоре остановился перед палаткой. Рухнув на постель, он мгновенно погрузился в тяжелый сон, полный кошмаров.
Начальство сначала высмеяло олдермена Росса за его бесславно закончившийся поход, а потом устроило ему показательную головомойку; экспедиция обошлась казне в весьма круглую сумму.
Свою порцию головомойки получил и сэр Гусман, воспринявший ее с полным безразличием. Впрочем, теперь ему все было безразлично.
Чтобы не участвовать в заседаниях, он сообщил начальству о своей болезни. Часами он сидел в полуразвалившемся кресле и даже не вспоминал о своих восхитительных сигарах из Восточной Индии.
Завтрак, обед и ужин оставались нетронутыми на его столе. Он не хотел есть, но его терзала сильнейшая жажда, и Смангль постоянно приносила ему кувшины со свежей водой.
Он давно не вспоминал о сокровищах Грейбрука, словно никогда не видел сияние драгоценных камней под развалинами охотничьего домика. Но он часами не мог отвести взгляд от руки, на которой сохранились красные точки от волчьих зубов.
Через неделю после злополучной экспедиции в Батчервуд проявились первые симптомы вызванной укусом болезни.
Вечерело. Смангль поместила подсвечник на специальную консоль, пожелала судье доброй ночи и, не получив ответа, отправилась спать.
Гусман, последнее время не сводивший глаз с укушенной руки, внезапно задрожал. Длинные черные волоски на его пергаментной коже встопорщились.
Судья схватил подсвечник и поднес его ближе к руке, чтобы как следует рассмотреть ее. Но обе его руки внезапно изменились — они стали такими толстыми, словно сильно раздулись, ногти увеличились и странно изогнулись… Потом их закрыла длинная жесткая шерсть.
Что-то странное происходило и с телом судьи. Его руки и ноги сильно захрустели, словно кто-то пытался выворачивать их. Чьи-то невидимые руки принялись отдирать мышцы от костей.
Дико заорав, судья вскочил и с трудом удержался на ногах. Непреодолимая сила сгибала его, заставляла опуститься на четвереньки.
Рядом с ним на стене висело зеркало, спокойно отражавшее свет горящих свечей. Он должен был… Он знал, что должен был…
Он шагнул к зеркалу… Бросил взгляд на блестящую поверхность… И в комнате сразу же раздался крик, полный отчаяния и ужаса.
Неужели это было его отражение? Нет, это невозможно! Нет, он не мог поверить своим глазам. Из глубины зеркала на него смотрело ужасное чудовище: невероятная смесь человеческого лица и звериной морды, с огромными, горевшими красным пламенем глазами…
Это был… волк-оборотень? Да, конечно, настоящий волк — оборотень!
У дохляка-судьи обычно оставалось достаточно силы, чтобы оторвать простой стул от пола. Теперь же он едва смог поднять его. Настенное зеркало разлетелось вдребезги. Он помчался на четвереньках вокруг стола, кинулся к двери. Он даже не попытался открыть ее, он просто вышиб ее телом, разнеся в щепки. Потом, окончательно обезумев, он скатился с лестницы.
Очутившись на улице, он огляделся. Было темно, струи дождя хлестали по его телу, сжигаемому адским огнем. Куда бежать? Где спасение? И возможно ли оно? Ничего не соображая, он пустился бегом по темным улицам.
Послышался пронзительный крик. Страшный зверь, мчавшийся, ничего не разбирая перед собой, наткнулся на случайного прохожего. Когда через несколько секунд он побежал дальше позади него на мокрой мостовой агонизировал несчастный с разорванным горлом.
Он понял, что находится возле суда олдерменов. К нему шагнул постовой, угрожающе подняв копье. Через мгновение он лежал, бездыханный, заливая кровью камни мостовой. Для этого хватило одного движения руки… Нет, не руки, а лапы, вооруженной длинными острыми когтями. Оказывается, удар лапы следовал автоматически по любому возникшему перед ним препятствию.
Разлетелось на мелкие осколки низкое окно. Массивная дверь слетела с петель. Перед ним появился олдермен Росс в домашнем халате. Его лицо было искажено маской невероятного ужаса.
— Росс… Это я, Гусман… — хотел крикнуть судья, но из его пасти послышалось только леденящее кровь рычание.
Росс попытался схватить пистолет, но не успел.
Стальные клыки сомкнулись на его горле, разрывая мышцы и артерии, когти распороли одежду и тело… «Росс… Это я, Гусман…» — Но волк только подумал это, потому что говорить он уже не мог.
Но олдермен все равно не услышал бы его… Он вообще уже ничего не мог услышать. На полу перед Гусманом лежала небольшая груда окровавленных лохмотьев, и фантастическое чудовище продолжало рвать на части бренные останки олдермена.
Бежать, бежать отсюда… Найти укромное место, спрятаться…
Он снова очутился на улице. Возобновилась безумная гонка по безлюдному ночному городу.
Впрочем, улицы уже не были безлюдными. Повсюду мелькали людские тени. Вооружившиеся дубинами, ножами и топорами горожане суетились, размахивали своим оружием, что-то кричали.
— Волк, волк! — то и дело слышался дружный крик.
«Нет, нет, я не волк, я судья Гусман!» — пытался крикнуть судья, но из его пасти, не приспособленной к человеческой речи, вырывалось только жуткое, леденящее кровь рычание.
Гусман уже не мчался словно ветер. Он беспорядочно метался между пытавшимися убить его горожанами. Кто-то дубиной перебил ему переднюю лапу, и она, по-прежнему вооруженная смертоносными когтями, теперь бесполезно висела плетью и только мешала бежать. Удар ножа располосовал ему плечо, и он терял много крови.
— Это волк! Вот он! Убейте его!
Послышался выстрел, и волк-оборотень почувствовал острую боль, пронзившую ему бок. Но даже эта рана не остановила его.
Он промчался по Верхней улице. Из всех домов выскакивали жильцы. Снова послышались выстрелы, и он почувствовал несколько укусов пуль.
Вдали появилась широкая блестящая полоса, светившаяся в слабом
