Погода здесь может оказаться холодной, дождливой и туманной, и Бритль-стрит, улица, название которой неизвестно почему перекочевало сюда из Бостона, соседствует с портовыми кварталами, где здания старательно копируют европейский облик, а обитатели выглядят злобными хулиганами, словно они переселились в Джорджтаун из трущоб Собачьего острова[28], Хаундсдитча[29] или Шедуолла[30].
Я не буду задерживать ваше внимание на рассказах о моих предыдущих приключениях. Я только сообщу, что меня зовут Альва (коротко Эл) Бекетт, и я работаю школьным учителем. Я выгляжу гораздо старше своего официального возраста, и двадцать пять лет мне исполнится только в начале приближающегося лета. Всего три года назад я был учителем в школе небольшого городка неподалеку от Эксетера[31]. Я собирался провести в нем всю жизнь и не мечтал ни о чем ином, не окажись директор школы доктор Компюс таким мерзким и совершенно невыносимым типом. Он постоянно отравлял мне жизнь своими придирками, не стесняясь ругать меня перед учениками, он строчил на меня лживые доклады начальству, обзывая меня ни на что не способным лентяем, и дошел до того, что однажды в чудесном кабачке, где я привык отдыхать за кружкой пива, публично обозвал меня отвратительным бездельником.
По характеру я человек терпеливый, но, поскольку в тот вечер я успел опорожнить две кружки старого черного пива, я посмотрел ему в глаза и вежливо поинтересовался:
— Я не очень хорошо понял вас, доктор Компюс.
Он рассмеялся вульгарным смехом и продолжил:
— Не стоит притворяться дурачком, Бекетт, у вас достаточно длинные уши, и вы хорошо услышали, что я назвал вас отвратительным бездельником. И к этому я добавлю, что вы навсегда останетесь бездельником и полным кретином.
Окружающие стали украдкой посмеиваться. Я встал и шагнул к доктору Компюсу. По моему лицу он сразу же понял, что переборщил. Он побледнел и промямлил:
— Я не потерплю никакого насилия со стороны…
На этом он заткнулся, поскольку ему пришлось вытерпеть именно насилие с моей стороны. Он отчаянно заорал, когда я расплющил его отвратительный нос двумя точными ударами, и продолжал истерично вопить, когда я выбросил его в канаву к полному удовольствию всех присутствующих.
На протяжении нескольких дней я чувствовал себя национальным героем, но только до того момента, когда получил от инспектора бумагу с сообщением о моем увольнении. Документ с характеристикой подобного рода практически закрывал передо мной все пути к трудоустройству в Англии в должности преподавателя, и единственно возможной для меня осталась только работа в какой-либо колонии.
Первое, что мне удалось найти, было место воспитателя в пансионате в Британской Гвиане. Легкая работа, хорошая зарплата, компенсация всех поездок. Я немедленно послал местному начальству письмо, в котором откровенно описал историю с доктором Компюсом. Кроме того, я приложил к письму небольшую написанную мной и изданную за мой счет брошюру, называвшуюся «Сокровища моря». Нет-нет, не рассчитывайте на романтические истории о навсегда поглощенных морем галеонах, перевозивших тонны золота! Я всего лишь изложил на трех с лишним десятках страниц статистические данные о содержании золота в морской воде.
После того как я отправил письмо, прошло несколько недель.
Мои сбережения быстро закончились, а счет в банке понизился до жалкой суммы в десять шиллингов и три пенса. К счастью, наконец пришло письмо, в котором меня приглашали в Лондон, на встречу с агентами Скельметом и Уиггом водной из контор на Феттер-лейн[32]. Эти господа встретили меня весьма дружелюбно. Они сообщили, что моя просьба удовлетворена и что с настоящего момента я являюсь сотрудником школы Диббертона в Верезададе неподалеку от Джорджтауна в Британской Гвиане.
Путешествие прошло без приключений, и я прекрасно отдохнул, занимаясь от безделья подсчетом миллионов тонн золота, растворенного в морской воде Атлантического океана, которое легко можно было извлечь, стоило лишь разработать простой способ, позволяющий его концентрировать и выделять.
Я прекрасно устроился в школе. Ее директор и владелец по имени Диббертон оказался славным парнем, мало интересовавшимся руководством школой и с удовольствием, переложившим все хлопоты на мои плечи. Его основное занятие заключалось в составлении коктейлей, которые он дегустировал, пока не засыпал за директорским столом, громко похрапывая.
Мы быстро нашли общий язык, и все было бы замечательно, если бы меня не огорчало одно обстоятельство. В нашем заведении почти не было учеников. Когда я появился в школе, я немного удивился, обнаружив в ней только шестерых школяров. Четверо из них ничем не интересовались, кроме английской истории, покера и бриджа. Пятый был классическим идиотом, а шестой испытывал к школе такое отвращение, что удирал из нее не меньше двух раз задень несмотря на то, что черные служанки неуклонно возвращали его в школьное здание.
Так или иначе, но я провел в этой школе год и два месяца и надеялся продолжить работу в ней до бесконечности, если бы наш директор внезапно не скончался от закупорки сосудов. После этого оставшиеся ученики — а их к тому времени насчитывалось только четверо — перевелись в другую школу. Все движимое и недвижимое имущество школы было распродано, и деньги ушли на оплату долгов (наш директор оказался в долгах, как в шелках). Он остался должен мне, но наследники школьного имущества отбросили мои требования о выплате жалованья за полгода, как несущественные. Они даже ухитрились ограбить меня, отобрав чемодан с личными вещами, посчитав его школьным имуществом. В результате я оказался на улице, обладая из вещей только тем, что было на мне, и в кармане у меня уныло позвякивали двенадцать шиллингов.
Когда стоит хорошая погода, прогулка по Джорджтауну и его окрестностям вполне может показаться приятным времяпрепровождением; но стоит подняться ветру с Атлантики, и ты сразу чувствуешь себя жалким лондонским бродягой, страдающим от холода на набережной в районе верхних доков. За шиллинг в день я договорился с одним негром, что могу воспользоваться его лачугой и обедом из сладких бататов или риса с растительным маслом и соленой рыбы. Меня также не ограничивали кокосовыми орехами и бананами. На этих условиях мне удалось протянуть почти две недели, после чего, почувствовав пустоту в карманах, я должен был расстаться с негритянским раем со всеми его прелестями в виде бананов и громадных тараканов.
Опускались сумерки, и погода решила показать свой отвратительный характер. Поднялся душный туман, и хлынул проливной дождь, после чего я почувствовал, что сильно простудился. Невзирая на то, что улицы походили на парильню, я дрожал от холода, несмотря на поднятый воротник
