Как это будет с другим мужчиной?
Ответ пришёл изнутри. Никак.
– Держи, – сказала мама, протягивая мне стакан Каберне. – Это поможет избавиться от холода.
Густая красная жидкость плескалась в хрустальном бокале. Я сжала двумя руками тонкую ножку, пытаясь унять дрожь.
– Лаида, сядь вот здесь, у огня. Ты никогда не любила бури.
Она ошибалась. Я любила. И люблю. Чистая энергия и потенциал разрушения завораживали. Тем не менее, как послушная дочь, которой меня воспитывали, я бездумно подошла к бархатному дивану. Сидя у огня без тепла, я сделала большой глоток вина и сказала:
– Может, я чем-то заболела.
Мама сидела напротив, скрестив ноги.
– Ты не больна. Ты обезумела, и мне больно видеть тебя такой. Посмотри на себя. Ты похудела и слишком бледна. Может, нам полететь куда-нибудь на курорт и позагорать.
Я закрыла глаза. Решался вопрос, за кого я выйду замуж, а моя мать хотела поехать в отпуск. Я сделала еще глоток.
– Ты хотела выйти замуж за отца?
Оливия провела пальцем по краю бокала с вином.
– Конечно, хотела.
– Тогда почему ты не видишь, что я не хочу этого делать?
– Думаю, ты смотришь на это неправильно.
Я отвернулась от ее пристального взгляда к камину. Отсутствие тепла завораживало, как и буря снаружи. Если пламя не излучает жар, могу ли я войти в него? С каждым глотком жидкой храбрости желание становилось все сильнее. Я не хотела сгореть, но в тот момент я знала, что не буду. Как огонь, который не дает тепла, может причинить мне боль? Как что-то может причинить мне боль?
Я жила в браке без любви и больше года была вдовой. За последние три месяца я начала выходить в люди, что в основном состояло из светских мероприятий и семейных ужинов. Считается ли это свиданием, если мой отец был моим сутенером?
Я не только подумала об этом слове, но и произнесла его Сюзанне. Сначала мы смеялись, но где-то за последние три месяца я потеряла чувство юмора. Я потеряла больше, чем это.
Я не пыталась знакомиться с новыми людьми. Это не имело значения. У Чарльза был план. Мои желания были несущественны.
Мама взяла меня за руку, притягивая к себе и нашему разговору. Я покачала головой, когда гостиная вернулась в фокус. Я стояла в нескольких дюймах от камина. Когда я встала? Я не помнила, как встала. И все же была здесь.
– Расскажи мне о них, – попросила она.
Я облизала внезапно пересохшие губы.
– Рассказать тебе? О ком?
– Лаида, сядь. Расскажи мне о Маркусе и Алтоне.
Я закрыла глаза и вздохнула.
– Ты встречалась с ними обоими. Они оба были здесь на ужинах.
Я никогда не знала наверняка, когда отец приведет кого-нибудь из них. Быть постоянно готовой входило в мои обязанности.
– Я поддерживала тебя насчет Александрии. Не уверена, что ты знала об этом.
Я покачала головой. Нет, не знала. Я не знала, что моя мать когда-либо говорила что-то, чтобы поддержать меня перед отцом.
– Конечно, он ничего не сказал, – продолжала она. – Но ты не могла не заметить, что он не давил на тебя.
– Я не хотела, чтобы она привязалась к кому-то из них, если ничего не получится.
– А как же ты? Кто из них двоих тебе нравится?
Я пожала плечами.
– Я знаю их обоих много лет. Я помню Маккензи. Мы были друзьями. Это странно. Маркус, Маккензи, Рассел и я делали все вместе. А теперь мы с Маркусом вдовцы.
Смерть Маккензи была медленнее и мучительнее. Их брак казался реальным. С другой стороны, то же самое сделали Рассел и я. В то время как несчастный случай забрал моего мужа, рак забрал его жену. Я была моложе Маркуса почти на десять лет. Что всего на два года меньше разницы в возрасте между мной и Алтоном Фицджеральдом. Алтон никогда не был женат. Ни у одного из них не было своих детей. Хотя мой отец этого не говорил, я считала, что это было частью его процесса отбора — никаких пасынков, ожидающих наследия.
По крайней мере, интересы Александрии были защищены.
– Так начни с Маркуса.
Оливия посмотрела на меня так, словно ждала, что я расскажу ей великую сказку или историю любви. По правде говоря, из них двоих Маркус мне нравился больше. В нем чувствовалась какая-то нежность, и когда мы оставались одни, он расспрашивал обо мне и Александрии. Возможно, потому, что мы знали друг друга лучше и дольше. Он работал с моим отцом столько, сколько я себя помню. Возможно, даже помогло то, что я знала, что Рассел любил его.
Я боялась произнести это вслух, потому что чувствовала, что в глазах моих родителей одобрение Рассела будет концом для Маркуса.
Я попробовала пойти наоборот.
– Я лучше начну с Алтона.
– Начнешь? – спросила она, выпрямляясь.
– Кажется, он очень предан Монтегю.
– Дорогая, ты же сама сказала, что это не собеседование.
Я встала и снова наполнила бокал. Когда я это сделала, то поняла, что дрожь прекратилась. Языки пламени трещали и шипели, когда их тепло достигало меня.
– Дерево, должно быть, недостаточно сухое.
Искры полетели из камина, оставляя крошечные угольки, которые вскоре остыли.
– Может, дождь попадает через дымоход?
Я снова повернулась к окну. Это имело смысл. Дождь лил как из ведра. В сочетании с ветром это делало все возможным. Откинувшись на спинку дивана, я сбросила туфли и поджала под себя ноги.
– Он сильный.
– Что это значит?
Я пожала плечами.
– Как отец. Боюсь, что именно поэтому отец выберет его.
Она оживилась.
– Лаида, ты хочешь сказать, что твой отец выберет Алтона Фицджеральда? Тебя не волнует разница в возрасте?
– Как ты сказала, однажды я уже вышла замуж по любви. Этот раз для Монтегю, к тому же он всего на два года старше Маркуса.
– Оба мужчины хороших кровей. Фицджеральды и Стоктоны – честные семьи. – Она наклонилась вперед. – Ты... у тебя... было?
– Ты спрашиваешь, спала ли я с кем-нибудь из них?
– Да, – смущенно ответила она. – Я только... с твоим отцом.
Я сделала большой глоток из бокала.
– Пожалуйста, мама. Я не могу говорить с тобой об этом.
– Почему нет? Полагаю, ты могла говорить об этом с Сьюзи?
– Да, могла, но, чтобы ответить на твой вопрос, нет, я не спала ни с одним из них.
– О, Лаида, это должно было быть частью твоего
