– Переступила. Не позволяй этому повториться.
Это было не то, что я хотела от него услышать. Я хотела, чтобы он извинился, сказал мне, что сожалеет о своей бурной реакции. Когда я повернулась к нему, он был другим. Близость, которую мы разделяли, исчезла. Глядя в окно, он говорил сквозь стиснутые зубы.
– Какие бы исследования ты ни проводила, ты никогда не узнаешь, что произошло. Оставь это в покое. Это не твое дело.
Я кивнула, взгляд также сфокусировался за окном машины. Сцены снаружи расплылись, слезы каким-то чудом не пролились. Пока мы ехали обратно в Пало-Альто, в машине воцарилось тяжелое молчание. Казалось, что, несмотря на все наши успехи, одним глупым движением я вернула нас к началу. С каждой милей моя поза оставалась жесткой, неизменной, несмотря на хаос мыслей и эмоций внутри меня. Как ни печально, но я нашла странное утешение в том, что вернулась к своему воспитанию.
Когда мы были на полпути к моей квартире, слова Нокса нарушили тишину, но не ослабили напряжение.
– Отвези мисс Коллинз обратно в отель.
– Да, сэр, – ответил Айзек, сворачивая направо, чтобы иметь возможность выехать на следующий съезд и развернуться.
Я повернулась к Ноксу.
– Что? Нет. Я сказала Челси, что вернусь в больницу. Я хотела пойти к себе домой.
Нокс сидел неподвижно, не сводя глаз с телефона.
Через мгновение я собралась с силами.
– Ты меня слышишь или мне нужно написать тебе, чтобы привлечь внимание?
Быстрее, чем я успела сообразить, Нокс повернулся ко мне. Его слова кипели презрением, когда он схватил меня за бедро, его болезненная хватка остановила дальнейшие возражения.
– Осторожнее, мисс Коллинз. Предлагаю тебе тщательно обдумать свой ответ на мой следующий вопрос.
Я попыталась пошевелить его рукой.
– Прекрати, – прошипела я, чтобы услышал только он. – Отпусти меня.
– Кто рассказал тебе о ней?
Его отказ назвать ее по имени не остался незамеченным.
Я снова попыталась ослабить его хватку.
– Ты делаешь мне больно.
Он не повторил вопрос, но ослабил хватку на моем бедре, когда его глаза открылись в ожидании моего ответа. Не желая заставлять его повторять, я сглотнула и ответила:
– Ты.
Он отпустил совсем. Мой ответ оказался не таким, как он ожидал.
Прежде чем он успел задать вопрос, я продолжила:
– В "Дель-Маре", когда я увидела след твоего обручального кольца, ты пришел ко мне в номер и сказал...
– Я не говорил тебе, как ее зовут.
Я покачала головой, стыдясь, что искала информацию про него и не предоставила ему столько же личного пространства, сколько он мне.
– Я прочла ее имя. Я погуглила о тебе.
– Зачем?
Я пожала плечами.
– У меня... у меня... было... так много вопросов.
– Это было до или после того, как я сказал тебе, что делюсь знаниями по своему усмотрению?
Теперь мы снова направлялись в Сан-Франциско.
– Глупо тащить меня обратно в отель. Я возьму такси, если понадобится. Я иду в свою квартиру и встречаюсь с Челси.
– Нет, не идешь.
Мои глаза широко раскрылись от окончательности его ответа. Он мог бы считать этот разговор личным, но я не могла не ощущать острый взгляд Айзека в зеркало заднего вида. Я наклонилась ближе и прошептала:
– Я не ребенок. Ты не можешь запретить мне куда-то идти.
– Ты – нет, а я могу. Я говорил тебе, что твои свободы были твоими, пока ты их не растратила. Считай, что это твой первый... – Он усмехнулся. – ... твой второй урок в следовании моим указаниям.
В горле образовался ком.
– Ч-что это значит?
– Это значит, мисс Коллинз, что я заточу твою хорошенькую круглую попку в нашем гостиничном номере. У меня есть кое-какие дела. Ты будешь вести себя и делать то, что я скажу, а это значит, что я больше не буду искать ответы на свои вопросы. Когда я вернусь и предположу, что ты подчинилась, то решу, что мы будем делать дальше. Я предлагаю тебе потратить свое время на размышления о наших новых правилах и последствиях за то, что ты повинуешься, а не бросаешь мне вызов.
Это было просто смешно. Он заставлял меня чувствовать себя непослушным ребенком. На мгновение я даже испугалась, что он меня отшлепает. Насколько это было нелепо? Не так абсурдно, как напряжение в моих внутренностях, которое сопровождало эту мысль. Я была сумасшедшей, и если он думал, что может обращаться со мной как с четырнадцатилетней девочкой, то был таким же сумасшедшим.
Прежде чем я смогла опровергнуть его слова, Нокс сказал:
– Это был Спенсер, не так ли?
Я повернулась к нему и заморгала, переваривая его слова.
– Что?
– Он сказал о ней что-то такое, что заставило тебя усомниться. Это было сегодня или вчера вечером?
Обвинение в его тоне прозвучало громче, чем слова. Нокс обвинял меня в том, что я слушаю Брайса, а не его. Боль в его голосе и правда, стоящая за его утверждением, жгли, физически сдавливая грудь и ограничивая способность дышать.
Я кивнула.
– Прошлой ночью.
Айзек остановил машину перед отелем. В этот момент Нокс взял меня за руку и прижался губами к моему уху.
– Я ненадолго. Веди себя прилично, или мысль, которая пришла тебе в голову несколько минут назад... – Он приподнял бровь. – ...ну, я сделаю больше, чем просто отшлепаю твою задницу.
Ненавидя себя за то, что он так легко читает мои мысли, я сжала губы. Слова о том, что он чокнутый и что он не может так со мной разговаривать, вертелись у меня на языке. В то же время я с тревогой осознавала реакцию своего тела на его угрозу.
Он понизил голос.
– Я не отпущу твою руку, пока ты не скажешь то, что я хочу услышать.
– Да, Нокс.
С каждым шагом по тротуару, через двери, к лифту и дальше по коридору мое возмущение росло. Я приехала в Калифорнию ради Челси. Я приехала, чтобы убедиться, что она в безопасности, и остаться в моей квартире. А теперь меня отправили в мою комнату, как подростка, потому что я подняла тему, которую не должна была обсуждать. Нокс не имел права указывать мне, что делать и куда идти. Он также не имел права ограничивать или подвергать цензуре информацию.
Что случилось с Джослин? Почему он так чувствителен к этому?
Войдя в номер, я бросила сумочку на ближайший диван и сбросила туфли.
Я открыла балконные двери и вышла на солнечный свет Северной Калифорнии. Ветер с залива был прохладным для августовского дня. Разница в климате между этим местом и Нью-Йорком вышла на первый план в моем сознании. Ранним утром туман, характерный для Сан-Франциско, задержался у воды и зловеще навис над горами. С течением
