Вина гложет меня, когда я кладу завтрак на чистую тарелку и ставлю ее перед улыбающимся Грегом.
Мне не все равно. Хотя нет, мне все равно, но я знаю, что как бы я ни хотела, чтобы чувства исчезли, они живут в моем сердце. Я должна пойти к Эйсу. Мне это нужно. Я должна знать, почему он передумал ехать в Нью-Йорк и что случилось три года назад. Зачем его похитили?
Куда он пошел и почему? Планировал ли свое исчезновение и почему все пошло наперекосяк? Очень много вопросов и слишком мало ответов.
После переодевания и собирания ланчей для Эйдена и Грега, я выхожу на улицу. Грег предлагает отвезти Эйдена, и я соглашаюсь. Чем раньше я буду там, тем меньше у меня будет времени, чтобы передумать.
Я машу им рукой, когда авто Грега выезжает с дорожки, сажусь в свою машину. Завожу мотор, но жемчужное ожерелье на приборной панели завладевает моим вниманием. Я останавливаюсь, широко раскрыв глаза и медленно протягивая к нему руки.
Я моргаю, удивленно открыв рот, и перебираю глянцевый жемчуг между пальцами. Я знаю, что Грег не дарит ювелирных украшений. Нет, не так. Грегу нравится наблюдать мою реакцию, и если бы это он купил ожерелье, то это был бы набор или какой-то исключительный случай. Да и он бы скорее покупал бриллианты, а не жемчуг.
Только один человек мог сделать такой подарок.
Это в его стиле.
Я нюхаю жемчуг, зная, что он наверняка сохранил его запах.
Мои глаза закрываются, а на губах появляется улыбка.
Вдавливаю педаль газа и мчусь к «Валентине».
Я точно знаю, где это. У берега. Всего в пятнадцати минут, но я там буду через десять.
Я так хочу.
Ставлю машину на парковке и смотрю на большой отель. Мансарда, тонированные окна, в которых все отображается, белые стены, лепная крыша и здание — весь ансамбль напоминал мне о дорогом испанском доме.
Мой пульс звучит в ушах. «Что, черт возьми, ты делаешь? — Ругаю себя. — Почему ты здесь? Почему ты сдалась?»
Я смотрю на вход: постояльцы входят и выходят, и я знаю, что меня с Эйсом разделяют всего несколько этажей. Откидываюсь на сиденье. Веки закрываются, в надежде, что я передумаю.
Нет. Я здесь не просто так. Прошлой ночью, когда я играла с собой, я решилась.
Я хочу снова кончить, но на этот раз с ним.
Я смотрю на свои черные штаны для йоги и сливовый топ. Это не то. Это все ложь. Завожу машину и выезжаю с парковки. Здесь за углом есть небольшой, но дорогой бутик. Это моя жемчужина — место, куда я иду, когда хочу купить что-то приятное, особое.
Я хочу удивить его, поэтому выбираю плащ и кружевные трусики.
Я беру жемчуг, который был в машине, и, помня, насколько он его любит, кладу его в кошелек. Я помню, как он связывал им мои запястья, когда брал и владел мною. Никто и никогда не был так со мной. Лишь он брал меня сзади, вторгался в мое священное место.
Я беру сумку и открываю большую стеклянную дверь, мои щеки краснеют от воспоминаний. Это странно, учитывая, что сегодня довольно прохладно.
Прежде чем идти в номер 214, я иду в туалет и переодеваюсь, снимаю теннисные туфли и спортивную одежду. Вытаскиваю плащ, и надеваю его на голое тело. Далее следуют трусики и каблуки. Готово.
Я складываю одежду в сумку, выхожу из кабинки и заглядываю в зеркало.
Проверяю тушь.
Губы.
Хорошо.
Волосы... Я стаскиваю резинку, держащую хвост, и распушиваю прическу.
Последний штрих.
Жемчуг. Надеваю его на шею и улыбаюсь своему отражению.
Не много. И не мало. Идеально для такого случая.
Только то, что он хочет.
Я выхожу из туалета взволнованная и испуганная, но направлюсь в номер 214 за удовольствием.
***
Лифт останавливается. Мое сердце бьется, как никогда.
Двери открываются, я осторожно выхожу; ладони потные, голова идет кругом. Я смотрю на длинный коридор. Не верится, что я здесь. Чувство вины пытается воззвать ко мне, но я отбрасываю его. Начиная с холла, исчезло все, кроме стука моего сердца и барабанного боя в ушах.
Я прохожу дверь за дверью, и когда вижу номер 210, начинаю отсчет. «Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать…»
Останавливаюсь перед номером 214, и рука непроизвольно тянется к нитке жемчуга на шее. Я слышу свое дыхание, и не понимаю, почему действую так, а не иначе. Я была с Эйсом много раз. То же самое произошло, когда мы впервые встретились. Я бежала к нему, нуждаясь в освобождении. Я бежала к нему, нуждаясь в искушении. Из любопытства и, главное, от голода. Я искала удовольствие. Настоящее удовольствие, которое только он мог мне подарить.
И теперь, я здесь для того же, чтобы оказаться на вершине любви.
Искушение. Такой маленький шаг между похотью и всепоглощающей любовью.
Моя рука скользит по глянцевой коричневой двери. Я делаю вдох. Я решилась.
Стучу и жду.
Несколько мгновений спустя, дверь распахивается. И, черт, на нем лишь полотенце. Простое белое полотенце, висящее на бедрах и открывающее этот прекрасный, соблазнительный V-образный изгиб, заставляющий женщин желать. Несмотря на шрамы, о которых рассказывала Бьянка, я не могу отвести глаз. Я хочу целовать каждый сантиметр его тела, словно это избавит его от этих отметин.
Он стоит, будто ждал меня.
Идеальное время. Вперед, девочка!
Он окидывает меня взглядом. Затем ухмыляется и сжимает дверную ручку.
— Красная. — Прозвище такое простое, но такое восхитительное, что мои губы дрожат, а щеки горят, словно яблоки.
Я вхожу, обойдя его и его коварную ухмылку, и иду в центр гостиной. Но услышав звук закрывающейся двери останавливаюсь, хмурюсь и поднимаю вверх указательный палец.
— Давай сразу все поясним, — я сердито указываю на него пальцем. — Это не игра, Эйс. Это не Нью-Йорк. Это не мы, преследующие друг друга, и спорящие о всяком дерьме. — Он серьезно смотрит на меня и делает шаг ко мне. — И я пришла сюда не потому, что ты мне сказал.
— Нет? — Он поднимает бровь. Бессознательно мои глаза сползают с его лица на торс.
Шесть кубиков... Боже. Как же он прекрасен и сексуален.
— Тогда почему ты здесь, Красная? — Еще два шага.
Я поднимая дрожащую руку, чтобы расстегнуть первую кнопку моего плаща. Глаза Эйса удивленно расширились, остальная же часть его лица осталась прежней.
Жесткой.
Серьезной.
Никаких эмоций.
— Потому что... — Господи, неужели я это делаю? — Я устала лгать себе. — Руки дрожат на последней кнопке. Плащ раскрывается и я позволяю ему упасть к моим ногам.
Его глаза загораются голодом, пальцы сжимаются в кулаки, говоря, что он пытается сдержаться. Это плохо. Он словно собака, а я стейк.
Он смотрит на меня, почти обнаженную, а
