– Давай, ржи громче! Сейчас вся полиция графства сюда сбежится, – хмуро пробурчал Питер. – Дурак.
Смех оборвался. Йонас застыл, будто его ударили. Питеру стало неловко: безобидная же шутка, и что он так взъелся на Йона… Зашуршала под ногами трава, и фигура Йонаса растворилась в темноте. От ручья послышался тихий плеск, и Питер испугался не на шутку: «Вот куда его понесло? Что он делает-то?»
– Эй, Йон!
Ни звука в ответ. Мальчишка вскочил, подхватил пикси и фонарик, быстро зашагал к ручью. Тусклый луч света нехотя расталкивал тьму перед Питером, длинные зыбкие тени шарахались в стороны. С Йонасом никакая темнота не была страшна, но стоило ему просто отойти туда, где его не видно, страхи подступали к Питеру со всех сторон. Мальчишка споткнулся об кочку, едва не упал, и, если бы Лу не уцепился за край рукава, Питер бы точно его уронил.
– Йонас! – позвал он снова и замер, прислушиваясь.
Впереди что-то шевельнулось, и Питер посветил туда фонарем. Йон сидел на корточках у самой кромки воды, уткнувшись лицом в ладони. Как малыш, который играет в прятки, закрывая глаза и думая, что становится невидимым.
– Ты чего не отвечаешь? – сердито спросил Питер. – Я зову, зову…
– Да здесь я. Ты же велел заткнуться. И сам теперь орешь, – глухо прозвучало в ответ.
Питер встал за его плечом, посопел.
– Не будет при дворе Георга оттудышей, – помедлив, сказал он. – Король не станет держать рядом с собой врагов человечества. А обе принцессы любят собак и вообще выступают против жестокого обращения с животными.
– Ах-ха, с животными, – подчеркнуто произнес Йонас. – Я тоже животное, видимо.
– Какой-то ты не такой сегодня. Что случилось-то?
– Ничего. На себя смотри! – огрызнулся Йонас и плеснул себе в лицо полные пригоршни воды.
Питер ссадил пикси на землю, слегка толкнул друга в плечо.
– Слушай, я тебя жду каждый вечер, ночами не сплю только затем, чтобы прогуляться с тобой. Мы с Офелией пережили чертовски трудные сутки позавчера, я стараюсь говорить только о хорошей стороне…
Йонас обернулся так резко, что Питер отшатнулся. Таким злым Йон был только после ссор с теткой.
– Я еще раз скажу. Если ты опять не услышишь – ты тупой, честное слово! Ты так радостно рассказывал о том, как классно было танцевать с Офелией, какое это волшебное чувство, что забыл об одном: она тебе это волшебство дарит себе в ущерб! Баранья башка, вас затаскают по выступлениям! Не тебе, а ей бултыхаться по дорогам в гробу с водой, придурок! Ты понимаешь? Твой отец на ней хочет заработать, ему пофиг, сколько она при этом проживет! И ты – ты! – ему в этом поможешь!
И тут Питер не выдержал и заорал так, что где-то рядом захлопали крыльями перепуганные спросонок птицы:
– Сам ты баран! Я ей помочь хочу! Я из себя циркового шута делаю только для того, чтобы она чувствовала поддержку! Я не хочу выступать, я не хочу, чтобы Офелии было плохо, но… Да дебил ты, немец чертов! Если я ее перестану поддерживать, ее заставлять будут делать все то же самое! Но через силу! И таскать в гробу с водой по стране, но уже без меня! Понял? Ты, кретин, понял? И не смей меня винить, не я ее поймал и приволок сюда! Я единственный хоть что-то пытаюсь для нее сделать! А ты только со стороны смотришь и ерничаешь!
Лу, возмущенный тоном, которым Питер разговаривал с его Йонасом, неожиданно подскочил сзади и укусил мальчишку за щиколотку. Питер вскрикнул, швырнул фонарь в траву и побрел через поле к дороге, утирая рукавом набегающие слезы. Высокие стебли вились у ног, словно стараясь задержать мальчишку, требуя вернуться обратно. Питер то и дело спотыкался, потому что почти ничего не видел в обступившей его тьме. Хотелось реветь в голос, но Питер Палмер помнил, что он не девчонка и уже не малыш. Сейчас он был маленьким отважным танком, который торил себе дорогу, оставляя за собой руины.
Воздух пах сыростью и растущей по берегу ручья мятой. Ветер сильной прохладной ладонью вытирал мокрые щеки Питера. Скрипели за спиной ветви старых кряжистых ив, изредка протяжно вскрикивала выпь. От ее воплей тянуло припустить бегом, но Питер боялся упасть и сломать ногу об одну из кочек или рытвин, потому лишь ускорил шаг. Он ненавидел дурацкую птицу с ее мерзким голосом, ненавидел темноту, кочки и бурьян, ненавидел мяту – о, этот гадкий запах зубного порошка! Но больше всех Питер ненавидел безвыходную ситуацию, в которую попал подневольно.
«Разорваться, пытаясь быть одновременно хорошим другом и достойным сыном? – зло думал он. – Да раз плюнуть!»
Йонас догнал его на середине пути к усадьбе. Подбежал, шмыгнул носом, сунул в руку фонарь.
– Пит, погоди.
– Оставь меня в покое! – огрызнулся тот.
Друг с силой дернул его за рукав надетой поверх пижамы куртки, заставляя развернуться и посмотреть ему в глаза.
– Выслушай. Обижаться ты мастер, я и так помню. Только это не решит проблему Офелии. Ты хочешь, чтобы ей было хорошо?
– Больше всего на свете, – сквозь слезы честно признался Питер.
– Вот тогда слушай. – Йонас перешел на шепот, словно боялся, что они с Питером не одни гуляют по ночам. – Ее надо отпустить.
– Но как?
– Довезти до реки. Большой, полноводной реки, а не нашего жалкого ручья или закатанной в подземные трубы Дуэ. И выпустить там.
Питер всхлипнул, еще раз прошелся рукавом по лицу.
– Кто это сделает и как?
Йонас снял с плеча Лу и усадил его во внутренний карман ветровки.
– Я что-нибудь придумаю, Пит. Завтра мы со Стивом уедем на пару дней, и я постараюсь в дороге все обдумать.
– Ты куда?
Йонас неуверенно помялся, но все же ответил:
– У Стива на севере есть приятель, который может помочь мне с документами. Чтобы я мог отсюда уйти и жить самостоятельно.
– Тебе тринадцать…
– Через два месяца исполнится четырнадцать. А если получится, то по документам мне будет шестнадцать. Пит, так надо. Или я уйду далеко отсюда, или меня найдут, и все будет совсем плохо.
«Ты меня бросишь», – хотелось сказать Питеру, но горло сдавило спазмом, и он не мог проронить ни звука.
– Выше нос, – слабо улыбнулся Йонас. – Я же не прямо сейчас исчезну. Послушай еще… Я был неправ. Ты все верно делаешь, Пит. Просто ситуация сама по себе дерьмовая. Не оставляй Офелию. Я придумаю, как ее вытащить. Друзья?
– Друзья, – согласился Питер, и они звонко
