Пока Питер раскладывал столовые приборы и салфетки, он слушал, как на крыльце Ларри спорит с папой.
– У мальчишек свои секреты, – доказывал старший брат. – Самый возраст, чтобы наконец-то обзавестись тайнами.
– Ты таким не был, – возражал Палмер-старший. – Ты не сбегал по ночам!
– Правильно, потому что меня дед с бабкой воспитывали, как в девятнадцатом веке! – В голосе Ларри скользила издевка. – Верховая езда, танцы, три иностранных языка, этикет-этикет-этикет. «У тебя большое будущее, внучек. Золотая голова, идеальные манеры!» Вот потому я и закурил в день своего совершеннолетия. И вежливо, как учили манеры, послал бабку с ее танцами. Не давите на Пита, пап. Он вырос, его ваша опека душить начинает, как тесный воротничок. Больше контроля – меньше доверия. Вам сейчас надо с ним дружить, воспитывать уже поздно.
– Давай-ка ты будешь рассказывать мне, как растить детей, когда сам станешь отцом, – сдержанно ответил мистер Палмер.
– О, на это много ума не надо! Мы с Бетти думаем о женитьбе.
– Черт тебя дери, Лоуренс! Когда уже ты покажешь нам свою таинственную девушку?
Ларри захохотал так, что бишоны отозвались встревоженным лаем.
– Как только наглухо замурую дверь в кладовую! – отсмеявшись, проговорил он. – Не хочу просидеть там до конца жизни!
Через час начали съезжаться гости. Питер, наряженный в неудобный строгий костюм с пиджаком и длинными брюками, чувствовал себя клоуном. Брюки сползали, так как мальчишка умудрился сбросить за неделю пару килограммов, в пиджаке было невыносимо жарко. Гости, никого из которых Питер не знал, за исключением четы Фергюсонов, улыбались ему как маленькому, какая-то немолодая дама ущипнула за щеку. Тон, которым заговаривали с Питером, годился только для общения с дошколятами.
– Привет, милый мальчик! Как поживаешь? Как твоя чудесная подружка? Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
На последний вопрос Питер отвечал: «Серийным убийцей, если не возьмут в художники». Гости натянуто смеялись и старались поскорее переключиться на разговор со старшими. Странно, что Агату не заваливали дурацкими вопросами. Ну разве что пару раз спросили, не хочет ли она выступать с русалкой, как брат.
– Если я захочу сделать карьеру, я сделаю ее без помощи дешевых трюков, мэм, сэр, – сладенько прощебетала сестра в ответ. – Я не желаю привлекать к этому тех, кто еще в игрушки играет.
– О, вы разделяете точку зрения принцессы Елизаветы? – удивился один из мужчин с желтой гвоздикой в петлице фрака.
– Да, разделяю. Мне не нравится идея демонстрировать русалочьего ребенка в стеклянной банке всем желающим, – гордо объявила Агата, вздернув подбородок.
– У вас очень смелая дочь, мистер Палмер, – обратился ее собеседник к отцу.
– Обычные свойственные молодости маргинальные суждения, – вежливо улыбнулся Леонард Палмер. – Мистер Честер, заверяю вас, что это пройдет, когда Агата повзрослеет. Как и ее высочество.
За столом говорили о внешней политике короля Георга, оттудышах и новой разработке мистера Палмера – цистерне для перевозки «водных». Если про устройство цистерны Питер слушал с интересом, то две другие темы вгоняли его в тоску. По разговорам стало понятно, что все эти незнакомые леди и джентльмены – папины новые знакомые с выставки. Кто-то из Лондона, кто-то из Манчестера, кто-то из Лидса. И у всех были русалки. Но такой, как Офелия, не было ни у кого, потому гости с жадностью расспрашивали о ней. Отец рассказывал о русалке скучно и скупо, и Питер понимал, что он совсем ее не знает. Мальчишка мог бы рассказать куда больше и интереснее, но его не спрашивали, и он, как и положено благовоспитанному мальчику, молчал и ел овощное рагу с запеченной в меду и травах курицей.
А потом в гостиную заглянула горничная:
– Питер, к тебе гость.
Когда Питер проходил мимо мамы, она придержала его за рукав, улыбнулась и негромко сказала:
– Зови Кевина за стол.
– Почему ты думаешь, что это он? – спросил Питер, и тут же подумал: а больше-то и некому.
– Он звонил утром, но ты был наказан. Он сказал, что у него есть что-то важное и попросил разрешения приехать, – ответила Оливия Палмер.
Питер бегом домчался до ворот, на ходу снимая осточертевший пиджак. Кевин с сумкой через плечо ждал его, приплясывая от нетерпения.
– Палмер! Палмер, ты почему наказан? Ты почему к телефону не подходишь? – размахивая руками, завопил он и едва успел поймать свалившиеся с носа очки.
– Привет, Кев! Заходи. – Меньше всего Питеру хотелось сейчас обсуждать тему наказаний. – Пошли к столу, у нас гости, мама с Агатой наготовили всего.
Кевин усмехнулся, и в глазах его мелькнул голодный огонек.
– Без свинины? – осторожно спросил он.
– Курица, – таинственно сказал Питер и погладил живот. – С медом. Пища богов!
– А мы с папой фотографии сделали! – Непонятно было, чего Кевину сейчас хотелось больше: поесть или показать фотографии с выставки. – И самое главное! Ты радио слушал сегодня?
Питер насторожился. Если Кевин с утра названивал и даже приехал сам, случилось что-то очень важное.
– Тесла жив? – неуверенно спросил он.
– Ты дурак? – рассмеялся Кевин. – Йонаса нашли! Знаешь, в новостях уже раз десять сообщили! Жив-здоров, абсолютно невредим.
Захотелось сесть прямо на дорожку, а еще лучше – метнуть в стекло здоровую каменюку. Все равно кому. Можно даже в свое окно. Кевин перестал радоваться и обеспокоенно заглянул Питеру в лицо:
– Палмер, ты чего это? Ты белый весь стал…
– Душно, – еле выдавил Питер. – И от волнения. Я очень… счастлив.
Пока Кевин Блюм уплетал порцию рагу с курицей, запивая компотом из любимой кружки миссис Палмер, Питер стоял у окна, выходящего в сад. Вроде как ждал Кевина, а на самом деле пытался осмыслить то, что услышал от него.
Вот и все. Йонас никуда не уедет. Наверняка его уже вернули к тетке, и Конни орет дуром от радости на всю деревню. Может, на днях Питеру разрешат к нему съездить. Или сходить, если не отдадут велосипед. И не надо будет прощаться, тосковать, сбегать ночью. Йонаса вернули. Он снова дома.
Питер вспомнил, как блестели глаза его лучшего друга, когда он делился с ним планами на будущее. Рассказывал, что Стив пристроит его на работу подмастерьем у фронтового друга. Что по вечерам Йон будет самостоятельно осваивать школьную программу, а потом поступит в колледж, ведь деньги на учебу он сам заработает. А что будет после колледжа, Йонас еще не придумал. Говорил, что мир слишком огромный, и дел в нем чересчур много, и трудно определиться, какое из них твое. «Может, я стану великим футболистом, войду в высшую лигу, – мечтательно говорил он, глядя на отражение луны в ручье. – Я буду знаменит, и ты всегда сможешь узнать, где я, из тех же газет. И имя я себе возьму короткое и крутое, как у Пеле».
«Не
