– Да, но существует преемственность власти. Существуют, наконец, определенные вассальные отношения.
– Не спорю. Но отношения вассала подразумевают не только обязанности, но и права. Что скажет наш дипломат? – обратился Ермолов к Грибоедову.
– Да, господа. В Британии, например, сюзерен не заботился о прокорме для воинов. Скажем, во времена столетней войны, вассал брал с собой в поход копченый окорок. Когда заканчивался последний кусочек, рыцарь имел право уехать домой, – очень серьезно сообщил Грибоедов.
Кое-кто рассмеялся, но Вельяминова-1-го рассказ не позабавил:
– Я знаю, что вы очень начитаны, Александр Сергеевич. Тем не менее вынужден сообщить, что я считаю попытку образовать так называемое, – ядовито сказал генерал-майор, – Восточное Царство – изменой империи.
– Хорошо, – неожиданно кротко сказал Ермолов, – представим себе, что мы ведем войну, являясь Отдельным Кавказским корпусом армии Его Величество Императора. В прежние годы из России, то есть из-за Кавказского хребта, нам поступало пополнение: оружие и боеприпасы. А где их брать сегодня?
– Солдат будем брать на месте. Оружие и боеприпасы покупать. Можно наладить торговлю, – набычился Вельяминов-1-й.
– Иван Алексеевич, – в конце концов не выдержал его младший брат, Вельяминов-2-й. – Ну, как ты не понимаешь простой истины: денег-то у нас тоже нет.
– Наместник имеет право собирать налоги, – упрямо стоял на своем Вельяминов-1-й. – Эти налоги мы вправе сейчас оставлять себе, а не отправлять их в казначейство.
Ермолова нередко раздражало упрямство своего «гражданского» заместителя. Порой генерал от инфантерии не спорил с Иваном Алексеевичем и не доказывал ему очевидных вещей, а просто приказывал. Но сейчас следовало все объяснить не только Вельяминову-1-му, но и остальным. Поэтому, взяв себя в руки, стал излагать:
– Господин генерал-майор забывает, что ведение военных действий требует огромного количества средств. На сегодняшний день, если мы взыщем в с е налоги – а это, как вы знаете, нереально – денег нам не хватит. Поэтому либо мы будем брать в долг – а кто даст? – либо повышать налоги, что приведет к недовольству обывателей. Как наместник я не имею права ни чеканить монеты, ни печатать ассигнации. Кстати, налоги-то я тоже не имею право повышать. Суммы устанавливает Санкт-Петербург. Далее – нам необходимо развернуть корпус в армию. Это потребует определенного количества генералов. Опять-таки – жаловать генеральский чин имеет право только император. Объявив себя правителем Восточного царства, я буду иметь право на то, что нам потребуется. Я вас убедил, господа?
– Хотелось бы добавить, – поддержал наместника грузинский военачальник, генерал-майор русской армии Валиани, – для населения, а прежде всего – для знати, наместник, который замещает неизвестно кого, не имеет авторитета. Пока они подчиняются только из уважения к имени генерала Ермолова. А потом – часть откачнется к Искандеру или турецкому султану. Другие будут сражаться, но без единого военачальника их хватит ненадолго. Если вместо генерала и наместника на Кавказе будет правитель, они поддержат его и людьми, и оружием.
– Ну, а самое главное, что может успокоить господина Вельяминова, – усмехнулся Ермолов. – Я сегодня же отправлю подробную депешу Михаилу Павловичу, где будет предложено немедленно привести все войска Закавказья к присяге на верность ему как императору. Кроме того сообщу ему о решении перевести статус наместничества в Царство. Думаю, господа, вы уже поняли, что Ермолов был и есть подданный русского императора, который вовсе не собирается делать свое, личное царство-государство. Правда, этот факт я попрошу пока держать в секрете. Пусть это будет известно лишь нам и императору. Когда смута в России уляжется, я готов вернуть Закавказье в лоно Российской империи. А сам… Да хоть в отставку.
Глава десятая
Карательный отряд…
Апрель 1826 года. С.-Петербургская губерния
Прапорщик Завалихин стоял впереди своего подразделения. Он был зол, как Батеньков с похмелья. Злился на командование вообще и на военного министра в частности, на Временное правительство и своего командира полковника Моллера, из-за которого он и принял этот, с позволения сказать, взвод… Не взвод, а черт те что! Нижние чины мало напоминали воинов регулярной армии: кто в шинели, кто в овчинном тулупе. Кое-кто допускал совсем невообразимое сочетание – меховой жилет, напяленный поверх шинели. Кивера соседствовали с суконными армейскими колпаками и мужицкими треухами. Да и сами солдаты были из разных полков. Тут находились и «семеновцы», и «преображенцы», и гвардейские егеря. Здесь же торчали нестроевые из корпуса Внутренней стражи и саперного баталиона (строевые саперы, пережившие ночь с 14 на 15 декабря, были заколоты штыками.) А уж рожи такие, что если увидишь один раз, будешь потом всю жизнь ночными кошмарами маяться! Где уж там добиваться единообразия формы одежды!
Взвод входил в состав отряда, отправляемого на борьбу с «вандейцами рассейкого пошиба», как назвал язвительный Пушкин бунтующих мужиков.
В карательный отряд собирали штрафованных солдат. Кого-то застигли в момент, когда он торопливо напяливал дорогую шубу поверх линялого мундира (понятно, что происходило сие во время очередного ареста) или просто забирал у генеральской экономки «лишнюю» серебряную посуду или шелковое белье. Были и такие, кто чересчур увлекся разгромом винных погребов. К примеру, во дворце Воронцовых рота солдат «семеновцев» выпила французские и испанские вина, собираемые хозяином два десятка лет. Выпили – и ладно, но зачем же было дворец жечь? В штрафники отправили тех, кому нравилось «портить» дворянских дочек. Ну не расстреливать же за такую мелочь? В карательный отряд отправляли и солдат, что участвовали в деле 14 декабря с «противоположной» стороны. Не на самой площади, разумеется. Офицеров и нижних чинов, сражавшихся с революционерами, уже давно убили либо арестовали. За исключением тех, кто успел уйти.
Завалихин попал в карательную команду после истории с арестантом. Впрочем, может оно и к лучшему. До Трибунала, к счастью, дело тогда не дошло. Генерал-майор Сукин, комендант крепости, положил рапорт дежурного поручика под сукно. Так бы он там и пролежал, если бы комендантом не был назначен чистоплюй Муравьев. Тот немедленно предал бумагу в полк, на усмотрение полкового командира Моллера. Когда в лейб-гвардии Финляндском полку узнали, что прапорщик попытался зарубить безоружного арестанта, да еще и боевого офицера, его предали остракизму. Прапорщику не то что руку перестали подавать, а принялись старательно игнорировать. Здесь, по крайней мере, никто из офицеров не смотрел на него как на «мерде». Понимают, что революцию нельзя сделать чистыми руками. Кому-то приходится быть карателем. А иначе – нельзя. Маленький мятеж в отдельно взятой деревушке приведет к войне во всей стране!
В последнее время известия о крестьянских выступлениях приходили все чаще и чаще. Мужики, до которых не дошло, что в Манифесте Временного правительства совсем и не говорилось о немедленном разделе земли, поняли все по-своему и бросились перемерять землю, забирая себе самое лучшее. Запылали помещичьи усадьбы. Усмирять восстания на местах было некому. Регулярные полки, размещенные
