Сан’шайуум, конечно, считали, что любой несанкционированный контакт с предметами предтеч является ересью и должен наказываться смертью, а потому приказали сангхейли уничтожить червей. Но у сангхейли не имелось надлежащих средств для борьбы с этими существами, которые не строили кораблей и не держали солдат, к тому же укреплениями им служили те самые объекты, которые пытались спасти сан’шайуум. В конечном счете мудрый командир сангхейли – один из почитаемых своей расой арбитров – предложил «приручить» лекголо и использовать их привычки во благо. Пророки ревностно отстаивали свой моральный авторитет и неохотно согласились с тем, что черви, если их надлежащим образом натренировать, могут быть очень полезны в будущих восстановлениях, и простили лекголо их грехи.
После нескольких веков экспериментов на менее важных артефактах сан’шайуум наконец решились предпринять попытку исследования дредноута. После бегства с родной планеты и даже в самые темные дни войны с сангхейли они ограничивались изучением легкодоступных систем корабля. Хотя сан’шайуум крайне интересовали исследования процессорных каналов в толстом корпусе дредноута, они до судорог боялись повредить что-нибудь важное.
И потому аскетические жрецы с огромной осторожностью просверлили пробные отверстия и запустили в них тщательно отобранных лекголо. Их беспокоило, что черви могут закопаться слишком глубоко, но еще больше они боялись того, что может сказать оракул дредноута. Но лекголо благополучно вернулись, а самый почитаемый обитатель дредноута не сказал ни слова.
Молчание оракула не было чем-то необычным. Стойкость никогда не слышал речей этого создания; не слышал и его отец, и дед. Не дождавшись ответа, жрецы-новаторы стали наращивать темпы исследования с помощью лекголо, пока – и это очевидно сейчас – некогда страшное занятие не превратилось в обыденность. Поднимаясь по наклонным мосткам, уходящим к самому потолку ангара, министр поглядывал на жрецов, которые на барже отдавали распоряжения хурагокам, а все остальные готовились к следующему извлечению.
Высоко над палубой ангара располагалась темная и тихая церковь, достаточно большая, чтобы вместить весь Верховный совет Ковенанта, то есть более двухсот сангхейли и сан’шайуум. Но когда Стойкость и Спокойствие миновали идеально круглый вход в полу церкви, они увидели внутри лишь одного обитателя – главу жрецов-аскетов, Филолога-сан’шайуум.
Как и у клирика, который принес Стойкости лекарство, у Филолога было скромное кресло, изготовленное из камня, а не из металла. Его мантия так обветшала, что казалось, будто старческое тело укутано в рванье. Когда-то белые одеяния вобрали в себя столько грязи, что стали на несколько оттенков темнее пепельной кожи сан’шайуум. У него были длинные серые ресницы, а клочья волос на склоненной шее так длинны, что ниспадали чуть ли не до колен.
– Мы, кажется, не встречались, – проскрипел старческий голос, когда кресла Стойкости и Спокойствия остановились.
Филолог был поглощен изучением ветхого свитка и даже не повернулся, чтобы приветствовать гостей.
– Однажды встретились, – ответил Стойкость. – Но это было очень большое собрание, и случилось оно очень давно.
– Значит, запамятовал. Некрасиво с моей стороны.
– Ничуть. Меня зовут Стойкость, а это вице-министр Спокойствие.
Спокойствие накренил кресло, имитируя поклон. Но, как и обещал, не сказал ни слова.
– Для меня честь познакомиться с вами. – Филолог скрутил свиток артритными руками и повернулся. Несколько мгновений он молча смотрел на гостей большими молочными глазами. – О какой услуге вы просите?
Филолог не кривил душой – он и в самом деле не знал. В интересах секретности Стойкость не сообщил жрецу о цели встречи, будучи в курсе, что министерского ранга достаточно для получения аудиенции. Но если Филолог говорит искренне, то смысл его слов очевиден: «Излагайте, и покончим с этим поскорее. У меня есть более важные дела».
Стойкости это было на руку.
– О подтверждении, – сказал министр, нажимая один из голографических переключателей на кресле. Рядом с кнопкой появилась пластинка электронной схемы размером не больше ногтя. – И о благословении. – Он протянул пластинку Филологу.
– Это уже две услуги.
Филолог улыбнулся, показав десны, рассеченные линиями зубной кости. Он подъехал на каменном кресле и взял пластинку.
– Вероятно, это очень важно.
Стойкость скорчил любезную гримасу:
– Один из кораблей вице-министра обнаружил реликварий весьма внушительных размеров.
– Вот как? – Филолог прищурил глаз, чтобы разглядеть пластинку.
– И если верить люминациям, – продолжил Стойкость, – там есть оракул.
Глаза Филолога распахнулись.
– Оракул, говорите?
Стойкость кивнул.
– Новость поистине потрясающая.
Филолог с удивительным для него проворством развернул кресло и устремился в центр помещения, где в тени застыла шеренга техники. При его приближении наверху замигали голограммы, высветив скопление ониксовых обелисков – мощных процессорных башен, связанных в одну систему; а перед ними находился оракул дредноута. Священный объект оказался меньше, чем ожидал министр, видевший его на многих снимках. Помещенный внутрь каркаса, который удерживал его на высоте среднего роста сан’шайуум, оракул был соединен с обелисками аккуратно сплетенной сетью проводов. Эти каналы соединялись с золотистыми пластинками на корпусе оракула, каплевидном, не длиннее министерской шеи и изготовленном из серебряного сплава.
Тонкий конец «капли» был направлен на обелиски. На его широком конце, обращенном к полу, находилась темная стеклянная линза. Между линзой и корпусом имелся зазор, и через него Стойкость увидел иголочки света – микросхемы, работающие на малой мощности. Единственные признаки жизни оракула.
– Это вся информация? – спросил Филолог, вставляя пластинку в один из обелисков.
– От корабельного люминария и его сенсоров. – Стойкость приблизился к оракулу. Отчего-то подмывало протянуть руку и дотронуться. Хотя сам объект был очень древним, его корпус имел гладкую поверхность, без вмятин или царапин. Стойкость заглянул вглубь линзы. – Сообщают, что на планете, где обнаружены реликты, обитает незнакомая раса – примитивная, четвертого уровня. Не думаю, что эти варвары…
Внезапно микросхемы оракула засветились. Линза стала излучать свет, посылая ослепляющий луч. «Это не линза! – ахнул Стойкость. – Глаз!» Он закрыл лицо рукавом, когда оракул наклонился к нему в своем каркасе.
– МИЛЛИАРДЫ ЛЕТ Я НАБЛЮДАЛ. – Низкий голос эхом отдавался от внутренней поверхности корпуса, глазной луч мигал в едином ритме со словами. Оракул говорил на языке сан’шайуум. – СЛУШАЛ ВАШИ ЛОЖНЫЕ ТОЛКОВАНИЯ.
Для любого верующего члена Ковенанта услышать оракула – все равно что услышать голос самих предтеч. Стойкость совершенно присмирел, но не потому, что оракул заговорил после долгих веков молчания. На самом деле министр удивился: оказывается, давние подозрения оказались напрасными, Филолог вовсе не обманщик.
Стойкость добивался этой встречи по формальным соображениям. Люминации, предъявленные в качестве свидетельства Верховному совету, требовали благословения оракула, а это на протяжении веков означало необходимость получить у действующего Филолога подтверждение от его имени. Но священные затворники были искусны в политике в той же мере, что и влиятельные сан’шайуум, и на них можно было воздействовать взятками
