Кира, не спрашивая разрешения, повернула лэптоп к себе.
В другое время Алексей Гаврилович возмутился бы таким нарушением субординации и пресек неуважительные действия, а сейчас даже внимания не обратил: охлопал себя по карманам в поисках сигарет, хотя курить бросил еще пять лет назад, ничего не нашел и сел, разглядывая свои широкие костлявые кисти.
В расчетах перехода Давыдова не понимала почти ничего — тут кто на что учился! — но как выглядит плановая кривая джампа, представляла себе хорошо.
Не так, как график на экране, совсем не так. Ни петли возврата, ни «посадочной площадки» в конце, какой-то странный хвостик, похожий на поросячий.
— Ошибка? — спросила Кира, недоверчиво разглядывая картинку.
Алексей Гаврилович вздохнул и покачал головой.
В кабинет заглянул Рич. Нос у него был заклеен пластырем крестнакрест, глаза едва виднелись сквозь щелочки опухших век.
— Ребята ждут, — прогнусавил он и скривился от звуков собственного голоса. — Собрались.
Кирсанов кивнул и встал, покряхтывая.
— Болит? — спросила Кира.
— До свадьбы заживет, — буркнул он. — А страшнее уже не буду.
Рич хмыкнул с сомнением, потрогал нос и исчез за дверями.
В бриф-зале собрались все, даже Котлетка приплелась из изолятора и сидела в углу, прикрыв лицо марлевой маской. Лоб у нее блестел испариной, глаза слезились от света — ей бы лежать еще пару суток, но приказ есть приказ.
Все стулья были заняты, кроме одного — второго слева. На нем еще вчера сидел Попрыгун, а сегодня никто не сел. Не из-за сантиментов — считали дурной приметой.
— Всем спасибо! — сказал Кирсанов с порога, оглядывая джамперов. — Сообщаю приятное известие — можете отсыпаться, как минимум, до конца недели.
— Не понял, — прогундосил Рич. — Шеф, нам что, до конца недели в Центре сидеть?
— Ну почему же? Можете ехать по домам, спать, есть, нагуливать жирок. И ждите вызова.
— Что случилось? — спросил Андрон. — Джамп накрылся?
Он сидел в углу, подпирая свой квадратный подбородок кулачищем.
— Математики нет, — ответил Кирсанов и развел руками. — Я не могу посылать вас в Зеро без математики. Вы не одноразовые, и я не убийца. Скорее всего, что-то рухнуло в самом процессе, Андрон, теоретически такое предсказывали с самого начала. Или мы, или они зацепили что-то важное. Что-то настолько важное…
Кира ощутила под рукой мягкую кошачью шерсть, почувствовала всей ладонью, как урчит Портвейн…
Давыдова тряхнула головой и наваждение пропало, но остался запах чужой квартиры и еды.
— Кира! Кира, черт побери! — в голосе Кирсанова прозвучала тревога. — Кира… Ты что-то чувствуешь?
Кирсанов стоял над ней, и рука его больно сжимала Кире плечо. Давыдова кивнула.
— Я здесь… Я слышу.
Собственный голос показался ей чужим, картонным.
Она чувствовала. Но говорить об этом не хотелось.
Она слышала не только встревоженного шефа, а и другие звуки, которые она не должна была слышать.
Гудели голоса в большом зале — звучала чья-то речь на японском, хотя японского Давыдова не знала, но почему-то сразу опознала чужой язык.
Изысканно рычал на границе реальности и сна приятный мужской баритон, лаская слух грассирующим французским оборотом…
Она видела перед собой ребят, Кирсанова, белые стены бриф-зала, но одновременно находилась среди каких-то чужих, но тоже знакомых ей людей, стоящих возле сцены. Рядом сидели важные мужчины в костюмах и несколько пафосных дам в разной степени управляемого увядания, а на электронном экране сияла надпись на английском: «Приветствуем участников международной конференции по пластической и восстановительной хирургии»…
— Что будете пить, мадам Давыдова? — спросил Эрик, вглядываясь в ее морщинки у глаз со сноровкой и интересом настоящего вивисектора.
Ее повело в сторону и она схватилась за стену.
Как жарко!
Значительно жарче, чем в Сантауне. Душно. Трудно дышать.
И тут все прошло.
— Ты что-то чувствуешь? — повторил Кирсанов, держа ее за плечи.
Кира посмотрела в глаза Алексею Гавриловичу и покачала головой.
— Все пока свободны, — сказал он, отпуская Киру, и все задвигались, зашумели, вставая с мест.
Кира осталась сидеть. Она боялась потерять сознание. Или… Слишком близко была чужая реальность, пахнувшая котлетами и чужим домом.
Ребята были довольны. Такой вот незапланированный отпуск — всегда приятный сюрприз. Пока математики разберутся, можно спать, смотреть видео, читать, общаться… Да мало ли что можно делать, когда тебе точно не надо лететь сломя голову по снежным заносам к Центру!
Наконец они остались вдвоем. Пустая комната, кое-как стоящая мебель, голоса в коридоре.
— Ты можешь меня успокоить? — спросила Кира негромко. — Есть что-то, что мне надо знать?
Кирсанов вздохнул.
— Я не все сказал о математике.
— Ты ничего не сказал о математике.
— Ну прости, Кира, сказал ровно столько, сколько знаю. Не в этом дело. В Зеро нарисовался твой двойник.
— Теоретический?
— Практический. Про волновую матрицу ты читала, гений-теоретик?
— Читала.
— Так вот, сейчас в Зеро одна-единственная расчетная точка входа — это твой полный дубль. Мы не матрицу искали, а вход, и нашли там тебя.
— Точно?
— До 12 знака после запятой, — кивнул Кирсанов. — Если вообще можно говорить о достоверности теоретических расчетов дублей. Я сегодня на шутки не настроен, Кира, и говорю только то, в чем уверен. Не хотел тебе сообщать, но ты у нас барышня умная, и сама решишь, что с информацией делать.
Бежать, подумала Кира, глядя на то, как Алексей Гаврилович мнется, жует слова, раздумывая, сообщить все или ограничиться сказанным. Бежать туда, где тепло. Где никто не умирает после джампа. Где вообще нет никаких джампов! В нормальный, привычный мир с тремя измерениями! Бежать от этой информации! До чего же это страшно — оказаться вдруг формулой в теоретической выкладке. Какая там у нас вероятность совпадения матриц? Один к 600 миллионам?
— Но и это еще не все, — сказал Кирсанов, наконец-то решившись. — Кира, я не должен тебе ничего говорить, но я не могу… Это как оставить тебя безоружной. Мы входим в зону тройного касания… Зеро, мы и противник.
