Чужие сны

Кира почему-то не удивилась.

— Когда?

Могла бы и сама догадаться. Портвейн, котлеты, открытая настежь форточка.

— Несколько дней назад.

— Так вот почему не работает математика!

Кирсанов кивнул, щелкнул выключателем на чайнике и посмотрел на Киру холодным безжалостным взглядом профессионала.

— Ничего не сломалось. Просто для переходов она больше не нужна.

Мир Зеро. Киев. Ноябрь

От Мишки вкусно пахло зубной пастой и кофе.

Денис крепко прижал сына к груди, но ненадолго — Мишка прилюдных проявлений нежности избегал и, как любой тинейджер, стеснялся «обнимашек» предков, особенно на глазах у всех.

Мимо них катилась на выход вокзальная толпа. Носильщик с кислым лицом бывшего интеллигента грузил давыдовские чемоданы-баулы на тележку.

Картина, корзина, картонка, подумал Денис, поправляя ремень портпледа на плече. Вот только с маленькой собачонкой не задалось.

Морозы и снег до Киева не добрались, хотя в воздухе висела сырость и откровенно пахло близкой безрадостной зимой, которую Давыдову всегда хотелось переждать где-нибудь возле Гибралтара.

В общем, было не то чтобы ужасно холодно, но противно, а непослушный Мишка, как обычно, пижонил в коротком пуховичке и без шапки.

— Лицей мы, значит, прогуливаем?

— Прогуливаем, прогуливаем! — закивал Давыдов-младший. — Мы — умные, нам можно. Мы предка встречаем!

— Предка! — неодобрительно пробурчал Давыдов-старший. — Живое ископаемое приехало!

Мишка ухмыльнулся.

— Не злись, ты не ископаемое! Кофе будешь, па?

— Давай!

Кофе, конечно же, был из Мака, но в связи с обстоятельствами казался небесным нектаром.

Давыдов сейчас не побрезговал бы и колой, которую не употреблял совсем, — ссохшиеся за ночь клетки требовали восстановить солевой баланс.

Он покосился на сына — все-таки неудобно: приехал папка из отпуска, похмельный, с сушняком и термоядерным коньячным выхлопом. Что ребенок подумает?

Давыдов выдохнул в ладонь и тут же понюхал воздух.

Нет, конечно, пахнет, но не так, чтобы очень.

Хотя…

Это была не единственная проблема, которую Денис привез с Арубы, но сыну пока сообщать не обязательно.

Тревога, которая в поезде едва не свела его с ума и усадила за клавиатуру ноута ранним утром, здесь, в Киеве, забилась в угол сознания и все еще раздумывала — устраивать истерику или повременить?

Пока выходило, что повременить.

— Давай я понесу, па… — предложил Мишка, забирая у Давыдова портплед. — Как отдохнули?

— Ну, фотки ты видел?

— Видел, конечно. Красиво.

— Да, — согласился Давыдов. — Почти рай на земле. В следующий раз полетишь с нами.

— Мне лучше до Нью-Йорка! — улыбнулся Давыдов-младший. — А дальше без меня! Трясло сильно?

— Только в полете. Мы о землетрясении узнали из газет.

— А мне бабушки телефон оборвали! Как по телику сообщили, как показали побережье, так у меня началась веселая жизнь! Ты репортажи смотрел?

Денис невольно передернул плечами и сделал еще глоток кофе, отдающего карамелью.

— Смотрел. Повезло, что все случилось далеко от нас. Мы собирались…

— Да, я знаю. Мама мне говорила. Она надолго осталась?

— До выходных.

Они вышли на стоянку, огляделись, и Денис увидел Илью.

Муромец стоял возле своего пикапа и призывно размахивал руками, Мишка помахал ему в ответ.

Грустный носильщик посмотрел на Давыдова и без вопросов покатил тележку к огромной «тойота-тундра» небесно-голубого цвета.

Муромец обнял Давыдова, слегка приподнял, осторожно поставил шефа на место и тут же в два счета побросал в кузов все сумки и чемоданы.

Он был выше Дениса на полторы головы и тяжелее на полцентнера — подвижный и ловкий, как боксер-легковес.

Муромцем его окрестил Мишка при первой встрече двенадцать лет назад, а настоящая фамилия у Ильи была смешная и ласковая — Беленький.

Беленький официально числился в клинике Карины водителем-охранником, но давно стал для Давыдовых членом семьи, и к Мишке относился как к собственному сыну, к Давыдову — как к любимому старшему брату, и только Карину Олеговну слегка побаивался, соблюдая субординацию.

Пока пикап протолкался через пробку к проспекту Победы, Илья рассказал Денису все свежие политические новости и сообщил о том, кто из жен политиков и бизнесменов за время отсутствия Карины Олеговны стал клиентами клиники «Таис».

На Телиги пикап запрыгал по ухабам, и согревшийся Давыдов окончательно почувствовал себя дома.

Ему даже захотелось задремать под гудение Илюшиного голоса и смех Мишки, и он пару раз даже клюнул носом, чувствуя, что теряет нить разговора.

Глаза закрылись сами собой, урчал мотор, из дефлектора дул поток теплого воздуха…

Мир Параллель-1. Ноябрь

Давыдов помнил эту комнату.

Он не мог понять — откуда, но помнил. Даже звук, с которым ходили вверх-вниз жалюзи кондиционера, казался ему знакомым. И занавеска, что должна прикрывать мертвого голубя.

Денис осторожно отвел в сторону плотную, странную на ощупь ткань, но за непривычно темным стеклом птицы не оказалось.

Давыдов еще раз осмотрелся.

Комната в пятнадцать квадратов. Стенной шкаф, кондиционер, низкий прикроватный столик, занавешенное окно, светильник у изголовья и второй, встроенный в потолок. На стене справа висела картина, на вкус Дениса, вполне талантливо написанная. На холсте крупными, уверенными мазками была изображена девушка под дождем. Дождь был сильным, девушка красивой и счастливой — она улыбалась струям, летящим с неба. Девушка любила дождь и очень его ждала.

Давыдов улыбнулся.

Началось, включилось сокровенное писательское. Будто других забот нет! Только что он дремал на заднем сиденьи пикапа, Киев, ноябрьская слякоть, Мишка без шапки, а теперь…

Давыдов снова отодвинул занавеску.

Крошечный «французский» балкончик, широкий бульвар с рядом пальм посередине, вечерний сумрак. По бульвару текли машины. Река из машин. Сверкали огни фар, мерцали светодиодами задние фонари. Ни одной марки Давыдов не узнал.

Он оперся ладонями на окно. Перед ним простирался город, который Давыдов никогда не видел, ни в жизни, ни на фото.

Странно — это не то слово.

Давыдов вышел в гостиную — он точно знал, что за дверью