— Ты это тоже видишь? — спросил Рик, с трудом удерживаясь от того, чтобы протереть глаза.
Рокуэлл молча кивнул, не отводя глаз от монитора.
Он сидел в кресле оператора и вел подводный дрон над тем, что еще двадцать минут назад считалось глубоководной грядой. Аппарат скользил на глубине четырех с половиной миль, разрывая тьму океанских глубин ослепительным светом диодных прожекторов. Восемь камер, встроенных в его металлическое тело, снимали окружающий пейзаж в режиме HD с максимальным разрешением, и сигнал уходил вверх, на «Челленджер» по армированному оптоволоконному кабелю. По этому же кабелю к дрону приходил управляющий сигнал и питание, и похожее на ската устройство скользило над океанским дном плавно, как манта.
На поверхности было, мягко говоря, свежо: ноябрь — не самый лучший месяц в Атлантике. Резкий порывистый ветер трепал судно, рвал с поверхности серого неприветливого океана пенные гребни волн и сыпал мелкой водяной пылью на мокрые палубы. Качало, но Рик Кэссиди и Олли Рокуэлл не обращали на качку никакого внимания — оба глядели на монитор во все глаза.
Дрон плыл над грядой пирамидальных сооружений, способных вызвать острое чувство зависти даже у Хеопса. Оценить красоту общей картины люди не могли — для этого прожекторам манты не хватало мощности, но и увиденного вполне хватало для того, чтобы уронить челюсть на грудь да и остаться в таком состоянии.
Рик на всякий случай посмотрел на компьютер — жесткий диск помигивал, сигнализируя о записи.
— Какого же они размера? — спросил он.
Олли покачал головой.
— Не знаю. Больше 150 футов.
На экране были видны огромные каменные блоки и ровные, словно нарисованные архитектором, швы между ними. Рокуэлл приподнял дрон чуть выше.
— Никогда такого не видел.
— Я тоже.
Дрон пересек широкое пустое пространство между пирамидами и пошел над следующим древним сооружением.
— Эта чуть выше, — констатировал Рокуэлл. — Не намного, но выше.
Следующая пирамида оказалась еще выше, а через две высота сооружений пошла на убыль.
— А это еще что такое?
Все это время эхолот прорисовывал рельеф дна — ровного, без впадин и бугров, и тут на экране возник разлом. Это была трещина без дна, во всяком случае, эхолот дна не видел. Большая трещина — Рик попытался оценить ее размеры, но безрезультатно.
— Спустишься ниже? — спросил он.
Олли кивнул и плавно подал джойстики от себя.
Манта, повинуясь приказу оператора, нырнула вниз, приближаясь к самому дну, и пошла над трещиной.
Донные отложения стекали с краев разрыва струями, казалось, что разлом пытается проглотить весь ил, скопившийся здесь за века.
И тут Рик понял, почему не может определить протяженность трещины — она росла в длину, бежала вдоль хребта из пирамид на юго-юго-восток. И медленно расширялась!
Дрон дрогнул, теряя высоту.
— Уводи манту! — крикнул Кэссиди. — Засосет!
Рокуэлл отреагировал мгновенно.
Дрон сделал горку и пошел вверх, задрав нос. Несущие винты вращались с максимальной скоростью, лопасти взбивали воду в белую пену, камеры продолжали снимать подземный пейзаж, пока прожектора еще могли разогнать темноту, царствующую на глубине — клыки пирамид и бегущую мимо них к европейскому берегу черную рану разлома.
Кэссиди поднял трубку внутреннего телефона:
— Мостик! Внизу опасная аномалия! Уходим! Северо-северо-запад!
В трубке неразборчиво заквакали.
— Быстро! — заорал Кэссиди, косясь на экран.
Дрон, кувыркаясь, падал в открытую пасть трещины, изображение бешено вращалось. Корабль задрожал всем корпусом, на мостике отреагировали на крики оператора и врубили машины на полную мощность.
Рокуэлл выругался и отпустил джойстики — дрон был потерян, по монитору бродили белые тени. Судно накренилось, пол провалился и тут же прыгнул вверх, больно ударив в подошвы. Корпус дрожал в конвульсиях.
Рик кинулся к компьютеру и, автоматически проверив соединение, включил передачу файлов на удаленный диск. Он чувствовал, что судно летит по кругу, словно капсула тренировочной центрифуги. Компьютер продолжал отправку, мигала зеленая лампочка на диске. Уши заполнило шумом падающей воды, Рик схватился за край стола, чтобы не упасть, а Рокуэлл, не удержавшись, рухнул на пол, сметая монитор.
Через три с половиной минуты оператор только что образованного кризисного центра в Лиссабоне перенаправил видеофайл, снятый мантой, в штаб-квартиру в Нью-Йорк, поставив в копию еще 22 адреса. Через десять минут на спутниковую станцию «Челленджера» поступил звонок, но он остался без ответа.
На поверхности океана расходились масляные пятна, плавал мусор и какие-то обломки замедляли вращение на месте, где только что бушевал огромный водоворот. На волнах качался автоматический буй с надписью «Челленджер». Мигала сигнальная лампа, передатчик слал в эфир бесполезные координаты.
В это время Уильямс уже смотрел переданные кадры на экране своего лэптопа. Он сидел на заднем сиденье лимузина, мчавшего его в Ла Гвардиа, прижимая к уху смартфон.
— Лиссабон? — спросил он в микрофон, послушал собеседника и продолжил: — Да. Около пяти часов. Эвакуация объявлена по всему побережью.
Точка касания. Ноябрь
Любой джампер, переживший первые два прыжка и не ушедший в оверджамп, боится момента перехода. Это не трусость — это опыт. И неприятные ощущения при смене мира тут не главное — отходняк, который ловит джампер на обратном переходе, куда хуже.
Лучше всего об этом сказал сгинувший давным-давно Пан Вишня — крепкий мужичок лет пятидесяти из первого призыва, один из тех, кто перешел границу двух десятков джампов и сгорел на двадцать третьем.
— Это как, зажмурившись, сигануть с крыши небоскреба в ведро с водой, — ухмыльнулся он, вливая в глотку грамм триста крепчайшего пойла, — и остаться в живых.
Кирилл при этом разговоре присутствовал и оценил точность сравнения, а вот Денис — никак не мог.
Джамп оказался для него полной неожиданностью. Он даже не знал, что это джамп, пока услужливая память чужого тела не сообщила ему о том, что переживала этот процесс не раз.
Вот он ощущает себя на каком-то странном ложе — он лежит, притянутый к жесткому спрофилированному основанию широкими лентами, словно мумия из старого фильма.
