В это же время в холле отеля «Сент-Джемс Олбани» на улице Риволи стройная женщина неопределенных лет, только что вышедшая из зоны СПА, покачнулась и едва не упала.
Она замерла и медленно и осторожно опустилась на один из обтянутых полосатым шелком диванов. Глаза дамы на миг потухли, но тут же снова стали осмысленными, наполнились жизнью.
Портье, видевший, как она оступилась, выскочил из-за стойки со встревоженным лицом, но женщина улыбнулась и приветственно взмахнула рукой — все в порядке! — и он, кивнув, вернулся на свое место.
Был вечер, в холле постояльцы пили чай со сладостями, баловались коньяком и виски, над клавишами кабинетного рояля, стоящего в углу, склонился темнокожий пианист.
— Как это буржуазно… — сказала дама негромко, разглядывая собственные руки — гладкие, ухоженные, с безупречным маникюром, украшенные несколькими дорогими кольцами.
— Мадам…
Над ней услужливо склонился молодой официант восточной наружности.
— Мадам? — повторил он, демонстрируя белоснежную улыбку. — Что желаете выпить?
— Ничего, — ответила она, не повышая голоса. — Разве что… Инферно.
Официант снова расплылся в улыбке, но не в слащавой улыбке гарсона — так скалится хищник.
— Могу предложить вам Данте, — прошептал он. — С прибытием, Кира.
И подмигнул.
Мир Зеро. Киев. НоябрьДавыдов открыл глаза.
Он сидел в своем любимом кресле в гостиной, мокрый, как мышь после дождя. Под мышками и в паху было хоть выжимай, волосы мокрые, челка прилипла ко взмокшему лбу.
Пахло чем-то неприятным, животным, и Давыдов понял, что так пахнет его страх.
«Я спал, — с облегчением подумал он. — Меня сморило от бессонной ночи и бутылки коньяку. Укатали сивку крутые горки! А что я ожидал? Не мальчик я! Совсем не мальчик! Этот Извечный меня отравил, вот и снится разная чушь!»
Он встал и принюхался. Страх, поезд, колбаса и перегар.
Срочно в душ! Это же невозможно — так вонять!
В гостиную заглянул Мишка.
— Проснулся? — спросил он, ухмыляясь.
— Маме ни слова!
— Па, ну что я? Зверь?
— Холодильник пустой?
Денис стянул с себя свитер и пошел к шкафу за чистым.
— Молоко есть, — сообщил сын. — Яйца. Дарья Николаевна блины сделала… Но я их съел.
Он улыбнулся.
— Колбаса есть.
— Что ты ел все это время?
— Пиццу, — сказал Мишка. — Чебуреки. Китайскую лапшу.
— А то, что Даша готовит?
— Тоже ел. Давай мы с Муромцем в «Сильпо» сгоняем? Пять минут дела.
— И еще два часа готовить! Не… Мне сейчас горячего супчика и сто грамм, а не к плите становиться. Когда Николаевна будет?
— Завтра.
— Не дотяну. Давай лучше я в душ, и мы сгоняем куда-нибудь перекусить. Что тебе надоело меньше? Лапша или пицца?
— Конечно, пицца, па!
Давыдов закрыл за собой дверь ванной и с опаской посмотрел в зеркало.
Из-за стекла на него глазел усталый, похмельный человек под пятьдесят.
«Однако, паранойя… — подумал Денис, и подергал себя за ухо. — Вот что делают с человеком плохие привычки!»
Загар может скрыть бледность, но не отеки. В общем, выглядел Давыдов согласно возрасту, анамнезу и образу жизни — потрепано.
Душ освежил, но тяжесть в затылке осталась, как и ощущение раздвоенности. Давыдов не понимал, что делать дальше, и уж никоим образом не полагал себя демиургом. Ночь со странным попутчиком все больше погружалась в прошлое и теряла последнюю связь с реальностью.
Люди не влияют на будущее, думал Денис, размазывая по щекам гель для бритья. Люди ни на что не влияют. Они просто живут, плывут по течению времени. То, что мы называем творчеством — это просто умение держать зеркало. Талант — умение держать зеркало под необычным углом. Мы отражаем события, пытаемся их толковать, но в силу ограниченности принимаем толкования за предвиденье. Ничего нельзя предвидеть — можно только угадать.
Бритва проделала в белой густой пене широкую дорожку.
Кривлю душой, признался себе Давыдов.
Просто угадать нельзя. Ты должен уметь слышать и видеть то, что отражаешь. Понимать механику… Ну как в бильярде! Ты же не просто бьешь шаром по шару? Ты пытаешься построить будущую траекторию движения, высчитать силу удара, отскок. Не факт, что биток полетит как надо и загонит шар в лузу, но если ты не пытаешься ударить правильно, он не попадет в лузу никогда! Можно угадать результат партии, можно даже угадать счет, но никому не под силу вообразить партию и сделать ее реальной силой мысли. Все эти разговоры о демиургах — неумный розыгрыш. Если в существование Извечных Денис еще мог поверить, то в собственную великую миссию — увольте!
Давыдов пощупал подбородок и щеки. Без двухдневной щетины он выглядел моложе и здоровее.
Нет, идея написать роман о последних нескольких неделях хороша! Два противоборствующих мира, лед и пламя, двойники, шастающие между мирами.
Денис невольно усмехнулся. Он и сам бы с удовольствием такое читал. Низкий жанр? Да и хрен с тем, что низкий! Но ни высоким, ни низким жанром нельзя создать будущее или исправить прошлое. Мы живем здесь и сейчас.
Давыдов протер лицо полотенцем, брызнул одеколоном на щеки и зашипел от приятной боли.
— Па? Ты скоро?
— Уже выхожу! — отозвался Денис.
Даже если ночной попутчик говорил правду, ему не нужно писать буквы на бумаге — достаточно придумать.
— Заждались?
Беленький и Мишка сидели на диване, раскрыв рты — ну точно два ребенка: один помельче, другой покрупнее — и смотрели новости. На экране ТВ мелькал дождливый Париж, мигалки, бегущие в панике пешеходы.
Денис всмотрелся в нарезку и почувствовал, что пол уходит из-под ног. Он сел на диван, глядя на ночной бульвар Клиши, на «Мулен Руж» с трещиной поперек фасада, на лопнувший асфальт, на расколотую глыбу Сакре-Кер. В кадре мелькнула группа темнокожих ребят в бейсболках и куртках, быстро идущих по бульвару. И перепуганная девушка,
