Бровко поморщился:
— Ой, только не надо! Новицкий тебя расстреляет, наверное…
— А мне его не Новицкому сдавать, между прочим, — грустно пошутил Давыдов.
— Да хоть Господу Богу, — отмахнулся Бровко с раздражением, не подозревая, что весьма близок к истине. — Боишься за свое драгоценное воображение, да? Да ничего тебе не будет! Никуда твое воображение не денется! Отоспишься — и как новенький! Я же не собираюсь тебя на препараты сажать, Денис! Кнопку «reset» на компьютере знаешь? Мне тебя обнулить надо, для перезапуска. И пиши свой роман на радость Новицкому и читателям!
— Не в том дело! — ухмыльнулся Давыдов, и украдкой потер ноющий правый висок.
Бровко его движение засек.
— Мигрень?
— Есть чуток.
— Ты можешь перегореть, Денис, — предупредил Николай и для убедительности покачал перед носом Давыдова указательным пальцем. — Как лампочка. То, что ты мне вчера рассказывал, — это пограничные состояния. Ты уже не воспринимаешь реальность как… — он запнулся, подбирая что-нибудь менее обидное по смыслу, — здравомыслящий человек. Смотри, скоро начнешь спорить с голосами в голове!
— Пройденный этап, — развел руками Давыдов. — Кепку не забудь!
— А я был в кепке? — удивился Бровко.
Денис молча подал ему головной убор:
— Я тебе очень благодарен.
Бровко поднял на Давыдова по-еврейски грустные глаза.
— Давай без шуток, Денис. Мы вчера уже посмеялись? И хватит, пора посмотреть на проблему вблизи. Я не знаю, что у вас происходит в действительности, дорогие мои, но съехавших крыш я видел немало, и наблюдать, как отплывают еще и ваши две… Удовольствие ниже среднего. Нарушения сна, навязчивые идеи, галлюцинации… Это называется симптомами, понимаешь? Не шутками, не ерундой, а симптомами серьезного умственного расстройства! Хочу сообщить, что само по себе оно не проходит! Не было случаев! Может, соберетесь — и ко мне в диспансер? По-тихому, чтобы никто не знал?
— Коля, что ты паникуешь? У нас все в порядке! — отрезал Давыдов и сам себе не поверил. — Ну, тяжелый джет-лаг!
— Ага, — кивнул Бровко, выходя за двери. — Дело твое, конечно. Но учти… Каждый день без медикаментов только осложняет ситуацию. Дай мне помочь вам!
— Ты уже помог!
— Ты издеваешься? — печально спросил Бровко.
— Коля, — произнес Денис как можно более проникновенно. — Ты реально нам помог. Послушай, я понимаю, что мы выглядим психами, но это не так. В этом нет ничего от сумасшествия. Просто я не все могу объяснить.
Двери лифта с легким звоном разъехались, открывая холеное нержавеющее чрево кабины.
— Ты ничего не можешь объяснить.
Давыдов улыбнулся самой вменяемой из своих улыбок.
— Ты помог. Она выспится, все наладится.
— А у тебя?
— У меня уже все в порядке!
Дверь закрылась, и кабина пошла вниз.
Давыдов вернулся в квартиру. В зеркале прихожей отражалась сильно потасканная опухшая физиономия, более подходящая гусарскому поручику после недельного запоя, чем известному писателю, вернувшемуся с оздоровительного отдыха.
Впрочем, подумал Денис, проходя на кухню, знавал я писателей покруче любого гусара. Вот Вадик, например, писатель неплохой, хоть и неровный, но истории неизвестно, был ли он трезвым даже при рождении.
Давыдов убрал со стола остатки завтрака, ополоснул чашки и стаканы, сунул тарелки в посудомойку и не без сожаления спрятал бутылку виски в буфет.
На краю стола лежал еще один давно забытый соблазн — сигареты, которые Карина достала из сумочки.
Денис покачал головой, подумал: «Должен же у меня быть хотя бы один недостаток!» и через несколько мгновений уже пускал дым в приоткрытую форточку.
Никакого удовольствия. Сплошное разочарование — во рту стало горько, слюна загустела до состояния соплей на морозе, язык напоминал терку.
Сигарета отправилась в мусорное ведро, а озабоченный и невыспавшийся Давыдов устроился с лэптопом на своем любимом диване в гостиной, расположившись так, чтобы краем глаза видеть кровать, где сладко сопела законная супруга в своей мирной ипостаси.
И случилось то, что случалось всегда, когда Денис «брался за перо»: сон рассеялся, мысль приобрела четкость, пальцы полетели по клавиатуре. Тем более что на этот раз Давыдову не приходилось фантазировать — лишь описывать произошедшее с ним и… совсем чуть-чуть додумывать, когда дело касалось других героев сюжета. Это было внове для Дениса. Нет, он всегда писал легко, ему не приходилось выжимать из себя килобайты текста в муках и терзаниях, обильно политых дешевым «Баллантайном». Но так как события последних дней уже уложились в его голове лучше самого подробного синопсиса, творилось легко, с полпинка, как говаривал уже упомянутый Вадик Гнатущенко после полбанки на грудь. И это давало удивительную свободу, пьянящее ощущение, что этот роман пишет не он, а кто-то другой, но его руками.
Он, черт побери, начал чувствовать себя Дзигой Вертовым от литературы, когда лежащий на журнальном столике телефон ожил и принялся жужжать и подпрыгивать.
— Алло!
Так как Карина до сих пор не вырвалась из объятий медикаментозного Морфея, «алло» было сказано громким шепотом, чтобы не разбудить, но с явным недовольным рокотом в интонации.
— Ага, — сказали с той стороны. — Алло, конечно… Я так понимаю, что ты еще дома?
— Ну а где мне быть? — осведомился Давыдов. — Что-то случилось, Алекс?
Новицкий — а это был он — хмыкнул.
— Забыл, значит?
— Что значит «забыл»? Ничего я не забыл, — ответил Денис, отчаянно роясь в памяти, пытаясь выяснить, что именно и когда он забыл. — Я вообще никого и никогда не забываю…
— И ничего… — подсказал Новицкий.
— Точно, — обрадовался Давыдов. — И никому. Что случилось, Алекс?
— У тебя встреча с читателями, — сообщил Новицкий. — Через полтора часа. А через сорок минут фотосессия. Я понимаю, что ты у нас «Галя балувана», но, Денис Николаевич, все согласованно и расписано еще до вашего, сэр, отъезда на отдых и на выставку.
— Гм… — Денис поглядел на часы.
— Для склероза ты еще молод, — ехидно заметил издатель.
В трубку было слышно, что он что-то жует.
— Для разгильдяйства ты вроде как уже взрослый мальчик. Или снова бухал с представителями высших сил? Так что?
