— Ты меня прости, Алекс, — промямлил Давыдов. — Я реально забыл.
— Ты никогда, ничего и никому… Мы же уже выяснили. Скажи честно — трезвый?
— Вполне.
— Ладно. Я тоже выезжаю. Учти, в центре пробки. Я бы на твоем месте ехал на метро.
Пока Давыдов второпях наводил марафет на свою небритую физиономию и прикидывал, как сделать менее заметными мешки под глазами, Беленький привез из школы Мишку. Денис поручил сыну приглядывать за спящей мамой (по расчетам Бровко, Карина через часик должна была вернуться в реальность), а сам попросил Муромца подбросить его на Минскую. Шагать пятнадцать минут по ноябрьской сырости показалось Давыдову плохой идеей.
В метро дышалось трудно, но зато поезда, шедшие к центру, оказались практически пусты — последний на неделе рабочий день заканчивался, киевляне тянулись по домам, в спальные районы, или зависали в центре в бесчисленных барах и кафешках.
Давыдов спустился на платформу и присел на деревянную скамейку, переводя дух.
М-да… С лэптопом на коленях он полагал себя живчиком, но стоило отойти от дивана и рукописи, как картина мгновенно перестала отдавать нежно-розовым. Давали о себе знать несколько бессонных ночей, да и стресс, судя по всему, не прошел бесследно. Сердце, конечно, билось, но, как отметил для себя Денис Николаевич, без особого энтузиазма, как-то вяловато. И весь он чувствовал себя вяловато. И вообще, он сам и его умственные кондиции напоминали…
В голову пришло неприличное сравнение: неприличное, но настолько меткое и уместное, что Давыдов невольно прыснул и огляделся, не смотрит ли на него кто?
На него смотрели.
В любое другое время Давыдов однозначно проигнорировал бы пойманный взгляд, но не сегодня.
Девушка в малиновой куртке с капюшоном.
Юноша в короткой синей парке, отделанной оранжевым.
Девушка слишком быстро отвела глаза и теперь нарочито смотрела куда-то в сторону, но Денис на уровне интуиции ощущал, что она не выпускает его из поля зрения.
Юноша стоял поодаль, но его взгляд Давыдов чувствовал, словно стволы ружья, уткнувшиеся в почку.
Ощущение опасности. Четкое. Зримое. Казалось, что его можно пощупать.
Внутри организма что-то щелкнуло, и Денис почувствовал во рту металлический привкус — в кровь хлынул адреналин. Сердце замерло, трепыхнулось и бросилось молотить в ребра в ритме диско. Вялость смыло гормональной волной, мышцы напряглись так, что зазвенел позвоночник. Давыдову снова пришло в голову неприличное сравнение, но на этот раз смеяться не тянуло — интуиция била тревогу. Очень похожее чувство Давыдов испытывал в самолете, когда их болтало над Карибами, — страх, бессилие и предчувствие чего-то очень плохого, притаившегося рядом, как кобра в высокой траве.
Давыдов встал.
Если бежать направо, то можно успеть к выходу до того, как его перехватят эти двое.
Из тоннеля дунуло плотным сырым потоком. На отполированных спинках рельсов мелькнул желтоватый отблеск головных прожекторов приближающегося состава.
— Паранойя, — сказал сам себе Денис.
И тут же подумал: естественно, паранойя, Бровко, кстати, предупреждал, предлагал таблетки и стационар, надо было слушаться. Ты же сейчас не спишь, Давыдов! Тебя даже не очень плющит — так, слегка, чтобы не расслаблялся, но видения не одолевают. Чего же ты так боишься?
Он едва сдерживался, чтобы не броситься наутек или не уделаться тут же на месте. Глупо, конечно, но мочевой пузырь наполнился до упора за несколько секунд. Давыдов не раз описывал подобное в своих романах и знал, какое действие на человека оказывает большая доза адреналина — именно такое, хоть и не на всех. По всему выходило, что Денис получил дозу запредельную.
Так. Успокоиться. Еще этого не хватало — опозориться прямо на платформе, при стечении благодарных зрителей и потенциальных читателей. Ничего же не происходит, правда? И эти двое на меня не смотрят?
— Смотрят, — возразил внутренний голос. — И они совсем рядом, уже не убежишь.
Поезд вырвался из тоннеля, и станция наполнилась грохотом.
Давыдов пошел к отрывшимся дверям неровной, прыгающей походкой, стараясь не перейти на бег, но не вошел, а двинулся вдоль стоящего пустого состава, силясь изобразить беспечного ловеласа на променаде.
Из динамиков раздалось стандартное предупреждение о закрывающихся дверях, поезд вздохнул перед пробежкой и Денис юркнул в узкую щель двери в самый последний момент, даже рукой придержал, чтобы не защемило. Юркнул и замер, привалившись спиной к поручню. Сердце билось в горле, руки вспотели.
Он прильнул лицом к стеклу, оглядывая плывущую перед ним платформу. Пары, кровожадно поглядывающей в его сторону, не было.
Может, он их пропустил? Может, они сели в тот же состав, что и он? Или затерялись в толпе, которая как раз повалила на платформу с противоположной стороны?
Поезд дернулся несколько раз — так случалось в часы пик, когда кто-то мог не отпустить дверь, — и начал набирать скорость. Секунда — и состав влетел в тоннель, снаружи замелькали фонари. Давыдов перевел дух и попробовал расслабиться, но паранойя крепко держала его за мочевой пузырь. Вагон оказался почти пустым — меньше десятка пассажиров, но Денис знал, что ближе к Майдану людей начнет прибавляться, а на пересадочных станциях в час пик начнется столпотворение. В переполненном вагоне легче спрятаться. И вообще, что ему сделают в толпе?
— Ага, — сказал внутренний голос с издевательской интонацией. — Что тебе сделают в толпе? Ты же сам писал! Вставят нож в печень! Выстрелят в упор! Поцарапают отравленным зонтиком!
Давыдов содрогнулся. Хуже всего то, что внутренний голос был прав. Он, сучий потрох, знал эту тему! Где у него было убийство в переполненном вагоне метро? «Последний поезд в Бруклин», кажется. А в пустом?
— Бывших не бывает, — услужливо подсказал внутренний голос. — Причем сразу двоих. Вспомнил?
Давыдов вспомнил, выругался под нос и осторожно, бочком приблизился к дверям, ведущим в соседний вагон: через их стекло можно было рассмотреть попутчиков. Он всмотрелся в освещенный салон через пыльную муть, силясь удостовериться, что, несмотря на ехидные замечания внутреннего голоса, находится в безопасности.
Пассажиров в соседнем вагоне тоже было раз-два и обчелся. Вот бабулька в странной шляпе. Мужчина в полупальто и кепке и молодой парень в синей куртке и спортивной шапочке. Чужеродно
