В компании к новости о беременности Афанасьевой, которая стала Корневой, отнеслись философски.
— Главное, что производственный процесс не страдает, — вздохнул Владлен Максимович. — А раз Надежда Львовна живет поблизости, то, я уверен, придумает, как вам совмещать материнство и работу.
— С нами еще мои родители, — пояснила Маша. — Справимся.
— Уж постарайтесь, а то мы вас на повышение выдвигать собрались. Когда знаменательное событие?
— В начале октября.
— Ага. Ну, скажем, в январе и выдвинем. Как раз вы к ребенку привыкните, а он — к новой жизни, сможете больше времени работе уделять, — кивнул старший менеджер. — Вот тут новый проект, посмотрите на досуге, порадуйте меня идеями.
Роды, как и дождь, редко начинаются вовремя.
По подсчетам врачей Маше ходить оставалось еще неделю, но ночью двадцать девятого сентября женщина проснулась от неясных болей в спине.
Потянуло-потянуло. Отпустило.
Мария снова задремала.
Через час — снова здорово!
Неужели, началось?
Маша покосилась на спящего Егора — нет, будить мужа не надо, он и так за день выматывается. Если это предвестники, то само пройдет. Если роды, то за час такое дело не делается, до утра вполне потерпит. Пусть Гоша отдохнет.
В полудреме-полуяви она провела всю ночь. К утру тянуть стало сильнее, интервал между неприятными ощущениями уменьшился.
Похоже, не предвестники.
— Уже проснулась? — Егор привычно сгреб жену и, осторожно подтянул к себе поближе. — Мой бегемотик! Что ты хочешь на завтрак?
Завтракать не хотелось, спину ломило все сильнее и сильнее.
— Не знаю, — Маша принялась выбираться из кровати. — Сейчас умоюсь, может быть, придумается.
Придерживая живот рукой, она опустила ноги на пол, выпрямилась и ахнула — по ногам потекла прозрачная жидкость.
— Что такое? — немедленно среагировал на ее резкий выдох Гоша. — Это отошли воды?
Надо же, а она в первый момент подумала, что описалась.
— Не знаю, — растерянно посмотрела она на мужа и прикусила губу — спину схватило намного сильнее, чем до этого.
— Болит? Где? Как? Давно?
— С часу ночи.
— ЧТО??? Почему не разбудила? — Гоша сорвался с места, вернулся, повел Машу из комнаты, потом остановился и растерянно спросил:
— Может быть, тебе лучше лечь? Я отнесу!
— Нет, я сама! И не надо мне лежать, я в туалет хочу! И переодеться.
— Это же схватки, да?
— Видимо, да, — к неприятным ощущениям в пояснице добавилась боль внизу живота. Чтобы не пугать и так бледного до синевы Егора, Маша улыбнулась, сдерживая охи, махнула рукой:
— Кто-то обещал завтрак?
Георгий кубарем скатился с лестницы, чуть не сшиб повара.
— Завтрак!
— Есть оладьи, каша, могу яичницу сделать. Где накрывать? — поинтересовалась женщина.
— А? — Гоша посмотрел на нее ошалелым взглядом и прошептал: — Кажется, мы рожаем.
— Очень хорошо. Георгий Александрович, садитесь за стол. Вам надо обязательно поесть! И кофе выпить.
— Маша…
— Я сейчас к ней поднимусь и позвоню Нине Михайловне. А вам надо поесть! Через десять минут спущусь, чтобы тарелка чистая была.
В клинику Машу, чью руку не выпускал муж, повез отец. На Гошу было жалко смотреть, похоже, он переживал больше всех.
Собственно, с того момента, как он понял, что начались роды, Георгий мало что соображал. Машинально, как в топку, не чувствуя вкуса, закидал в себя кашу, все оладьи, что лежали на тарелке, и принялся методично уничтожать нарезанный для яичницы бекон.
Наталья, повар, вернувшись, только головой покачала и отобрала тарелку, всунув в руки мужчины чашку с остывшим кофе.
— Пейте и идите собираться. Сейчас Сергей Сергеевич машину выгонит из гаража, Маша уже почти готова. Сейчас поесть ей отнесу, и поедете.
Как доехали до клиники, он тоже не очень помнил. Потом его переодевали, вернее, он сам переодевался, без конца мыл руки, а рядом стояла медсестра и требовала еще и еще намыливать, тереть и смывать. Машу забрали сразу, как только они приехали, и он дергался — где она? Как она?
Наконец, его отвели в палату, где от окна к кровати медленно ходила жена.
— Что? — бросился он к ней.
— Все нормально, схватки, — женщина улыбнулась мужу и тут же прикусила губу, пережидая боль.
Дальнейшее слилось в часы, когда они ходили вместе, а потом Маша напрягалась, вцепившись в руку мужу, пережидая очередную схватку. Немного полежала — до следующей схватки. И опять — четыре шага до окна, пять — назад, до двери. Остановка у кровати. Схватка. Прилечь.
Он вытирал ей пот, шептал ласковые слова, терпел, когда пальцы женщины впивались ему в руку, оставляя синяки.
Его маленькая храбрая девочка!
Ей больно, он видел и сходил с ума от невозможности помочь.
Наконец, после очередного осмотра Маши врачом, её повезли в родовую палату. Георгий, как зомби, шел рядом с коляской и боялся выпустить руку Маши даже на мгновение.
Бледная, с мокрыми от пота волосками, прилипшими ко лбу, искусанные губы.
— Кричи, Маша! Кричи! — просил он, понимая — она сдерживается из-за него, не хочет показывать, насколько ей больно.
И мечтал свернуть шею Сомову.
— Тужься! — говорил врач, и Маша напрягалась, задерживая дыхание, сгибалась, насколько возможно. Егор встал сзади, чтобы голова женщины упиралась ему в грудь, задерживал дыхание вместе с ней и, кажется, даже тужился, умирая от страха, что все идет не так.
И снова натужный низкий звук выдоха, с каким Маша пыталась вытолкнуть их дочку, еще, ещё… Хлюпающие звуки…
И сердитый крик ребенка.
В первую секунду Егор даже не понял, что произошло, продолжая удерживать Машину голову.
Крик не умолкал, и он сфокусировал взгляд на врачах, которые крутили на столе что-то маленькое, красное с беловатыми мазками — он вспомнил, что это — смазка, покрывающая кожу младенца в утробе матери — громко и возмущенно орущее.
— Маша! — стыдно признаться, но он едва не прослезился — всё позади, Маша справилась! Они справились!
Наклонился к жене, поцеловал, вытер ей лицо, поправил непослушные прядки:
— Спасибо, родная!
Уставшая, бледная, сияя улыбкой и взглядом, Мария ответила на поцелуй.
— Тебе спасибо, одна бы я не справилась!
— Ну, родители, принимайте богатыря, — к ним подошла акушерка, — четыре двести! А голос какой? Генералом будет!
Она положила голенькое тельце Маше на грудь, ребенок заелозил ручками и ножками и зачмокал.
— Голодный, — умилилась женщина. — Сейчас, послед выйдет, и мама тебя покормит! Папаша, что вы стоите, как столб? Положите руку на спинку сына, видите, он беспокоится?
— Сына? — непонимающе переспросил Егор. — Вы что-то напутали, у нас дочка! Приняли пуповинку за…
— Пуповинку? — акушерка фыркнула, осторожно подняла младенца и поднесла его к лицу Георгия поближе, ткнув пальцем, куда смотреть. — Видите? Тут не перепутаешь, однозначно, мужичок! А за дочкой приходите года через два или три.
Ошарашенный Егор скользнул взглядом по тому, что так настойчиво показывала акушерка — действительно, без вариантов — мужик! — и протянул руки:
— Дайте мне… его.
— Удержишь?
— Конечно! — головка ребенка удобно поместилась в его ладони, на предплечье устроилось бархатно-нежное тельце, неожиданно тяжеленькое и активное.
— Ему не холодно? Он не простынет? — обеспокоенно спросил он у зрителей, жадно изучая личико малыша.
— Не замерзнет, — успокоили его.
Сын!
Ребенок поворачивал голову на бок, чмокал губками, сердито угукая и размахивая ручками. В какой-то
