Но вряд ли Максим пропустил сказанное Павлом Головой. Так что… у него есть весомый повод подозревать Алекса в не совсем здоровом отношении к насилию над самим собой. Но и у Алекса есть такой же повод подозревать Максима, только в обратном. В конце концов, они оба извращенцы – кто-то больший, кто-то меньший. А если бы это было не так – они бы ни за что не познакомились в той ролевой. И уж тем более не играли бы так слаженно довольно долгое время… абсолютные незнакомцы, возбуждающиеся от насилия и принуждения в письменной форме…
«Нет, нельзя сравнивать. Если бы у меня тогда был любимый человек, мне бы и в голову не пришло отыгрывать откровенные сцены хрен знает с кем!
Но что, если… если фантазии Максима…
Чёрт! Какая разница! Мне действительно… действительно всё равно, возбудился бы он сегодня, если бы всё пошло по плану длинноносого или нет! Ведь он сделал всё, лишь бы помешать ему!»
– Джеф?..
«М-м? Он ведь о чём-то спросил… Кажется, "ты хочешь сказать, что был бы не против"?»
– Да, я был бы не против.
– Что?!
Тело Максима будто обращается в камень. Раньше у Алекса ни за что не хватило бы смелости заявить такое вслух, но сегодня… сегодня всё изменилось.
– Макс, давай будем честными друг с другом. Мы же вроде бы договаривались об этом?.. Так вот: здесь и сейчас я признаю, что пережил бы любое унижение, лишь бы не видеть, как тебе причиняют боль. Я жалкий и слабый. Я не могу драться, как ты. Но у меня есть опыт довольно длительных издевательств… и знаешь… я никогда, ни разу в жизни, не рассматривал их, как что-то возбуждающее. Я чётко различаю фантазии и реальность. Именно поэтому мне было тяжело принять… наши отношения вне игры… И даже сейчас всё ещё остаются вещи, заставляющие меня сомневаться и переживать. А ведь я лю-… люблю тебя. И знаю, что ты меня любишь. И даже понимаю, почему сегодня ты собирался сопротивляться до конца, как бы это не было больно и опасно… Но точно так же, как ты пытался защитить меня, рискуя своим здоровьем и даже жизнью, я был готов отказаться от своей гордости. Лишь бы потешить самолюбие этих козлов… и побыстрее избавиться от них.
Простые и очевидные слова. Но в их случае они должны были быть произнесены. Однако, пока говорил, горло пересохло. Замолчав, Алекс продолжает пристально смотреть в темноту невидимых глаз. А Максим молчит. И это молчание затягивается.
Шея начинает ныть, и Алекс прижимается лбом к его груди. Сердце снова колотится так, что шумит в ушах. Или это другой шум? Дёрнувшись, Алекс едва не слепнет от ударившего по глазам света фар – из-за угла медленно выплывает машина и останавливается у самого крыльца. Распахивается дверь. И из освещённого салона показывается блондинистая голова.
– И долго вы ещё обжиматься тут собираетесь?
Глава 44.1 Не понимаю [экстра]
****
Прoшло три дня, кaк я нашёл этого шкета. Tри. Mне уже давно следовало сообщить полиции, чтобы те отправили его домой, или попробовать образумить мальчишку самому… но я до сиx пор не сделал ни того, ни другого. A всё потому, что мне интересно, насколько хватит его ослиного упрямства.
Ведь мир – не такое прекрасное место, каким может показаться из окна фешенебельного отеля или личного пентхауса на Oрдынке. И пусть ты ещё ребёнок, чтобы по достоинству оценить полученные с рождения привилегии – но даже в твоём разбавленном легкими наркотиками и тяжёлым алкоголем мозгу уже должно было сложиться дважды два: бежать от рая глупо.
Посмотри на себя. Ты спишь в каком-то сарае, обложившись сеном и рваным тряпьём, на заблёванной и замёрзшей земле. Тебя бросили. Те, за кем ты увязался, пропили все твои деньги, и просто оставили одного в этой дыре. В полувымершей деревне.
Вчера на тебя спустили собак.
Cегодня гнали вилами от сельского магазина.
Готов поклясться, у тебя нет даже сил, чтобы врезать тому хлипкому мужику с козлиной бородкой, что выплеснул на тебя помои из ведра. И вот, наевшись снега, ты просто спишь в конуре, где в последний раз бухала твоя компашка. Вы немало накуролесили здесь: махали кулаками, таскали кур, убили пару свиней, разнесли тот самый магазин и даже подожгли дом на отшибе – и теперь никто в этой деревне не протянет тебе руку помощи. Они просто ждут, когда же ты сдохнешь.
Эй, ты правда этого хочешь?
Ты видел меня вчера и сегодня. Видел, но ушёл.
Тебе так нравится холод и голод? Hастолько ненавидишь отца, что готов загнуться в сотнях километров от дома, но не вернуться?
Не понимаю.
Это и есть твоя «свобода»?
Как глупо… Я злюсь сильнее, чем ожидал. А ведь собирался дать тебе шанс склонить голову… Ты достал нас всех своими побегами, так что это не так уж и жестоко, позволить тебе почти умереть, чтобы заставить наконец осознать, что лучше уж неуютное, но сытое тепло, чем никчёмная, глупая и «гордая» смерть… Но ты – упёртый баран! Как же я тебя ненавижу…
Показать тебе ад на земле?
Сукин сын, не кусайся. Да, это шприц. Знаю, что ты полумёртв, да и младше меня лет на семь-восемь – и всё же не хочется отведать твоих кулаков. Так что закрывай глазки, мы с тобой прокатимся в одно тихое место…
****
– Грэг?
Ага, вот ты пришёл в себя, красавчик… Похоже, тебе нравится звать меня на западный манер, да и «Грэг» во всяком случае лучше «Гриши», так что, так и быть, сделаю тебе небольшую поблажку.
– Привет. Как себя чувствуешь?
– Где я? Почему связан?
– Разве тебе не всё равно?
– А?
Вот этот взгляд, такой живой и колючий… словно я смотрю на прошлую копию себя, только более смелую и непримиримую. Интересно, если бы я так же, как ты, взбунтовался против отца – сумел бы настоять на своём? И пойти в художку, а не на юриста? Или, быть может, открыто признаться в своей ненормальности? И тогда сейчас бы меня не заставляли жениться, чтобы заткнуть поползшие слухи?
Эх…
– Я спрашиваю: не всё ли равно, где ты и почему? Можешь представить, что уже спишь мёртвым сном на морозе, и всё это тебе снится.
Глубоко посаженные глаза сужаются, и юное лицо искажается совсем не по-детски равнодушным презрением. Не очень приятно. Впрочем, остальное тоже не то чтобы соответствует моему вкусу: и эта кожа медового оттенка (я предпочитаю светлее), и эти кусты на голове (кошмар), и это поджарое, довольно сильное тело (отвратительный грубый холст)… но композиция
