Стиг подходит к окну и смотрит в него.
– Почему она хочет, чтобы мы покинули дом? Ты говорила ей, что видела лицо в стволе дерева?
– Нет. Но может быть, она что-то знает?
Лицо Стига бледно.
– А дом Олафа далеко?
– В двух или трех милях отсюда. Через лес туда идет тропинка, так что, если мы выйдем, пока еще светло, я смогу найти дорогу к их дому без труда.
– А ближе никакого жилья нет?
Я качаю головой и сглатываю, чувствуя, что у меня вдруг пересохло во рту. С тех пор как вчера вечером раздался ружейный выстрел, мы больше не слышали воя, но что, если Олаф все-таки не сумел застрелить того волка?
Стиг натягивает ботинки.
– По-моему, я видел в сарае снегоступы.
Потолочный светильник на кухне гудит, потом начинает мерцать и гаснет. Стиг смотрит на него, потом переводит взгляд на меня. В его голосе звучит страх:
– Думаю, нам и правда нужно уходить, Марта.
Я оглядываю комнату, и от смутного ужаса меня мороз продирает по коже. С тех пор как я, стоя на крыльце, увидела влетающие в дом тени, меня не покидает чувство, что в доме кроме нас есть что-то еще. Когда колесо прялки вдруг завертелось само собой, Стиг здорово испугался. Возможно, он тоже испытывает это чувство – чувство, что за нами кто-то следит.
Я закусываю губу. Мне хочется убраться из этого места, но, с другой стороны, я не знаю, стоит ли нам рисковать, отходя от дома. Электричество здесь часто сбоит – и это вовсе не обязательно что-то значит, к тому же светильник в гостиной как горел, так и горит.
Я беру телефон.
– Давай я сначала позвоню маме, ладно?
Стиг кивает и берет в руки свое пальто, пока я набираю ее номер. Затаив дыхание, я жду. Она начинает говорить, но я рано радуюсь – это просто запись, в которой она просит оставить сообщение.
– Мама, это я. Я в домике Мормор. Она умерла, но ведь ты уже и так это знаешь. Почему ты мне не сказала? – Мой голос дрожит. – Тебе надо приехать как можно скорее – что-то случилось с деревом. Я теперь могу видеть кое-что необычное и… Мама, почему нам надо уйти? – Я слышу, как Стиг раз за разом щелкает выключателем, пытаясь включить свет в кухне, и бросаю взгляд на него. – Я здесь не одна. Мы сейчас пойдем к Олафу и Ише, пока еще не стемнело. Мама, пожалуйста, поторопись. Мне страшно!
Телефон издает короткий писк, и электронный голос спрашивает, не хочу ли я записать свое сообщение еще раз. Я отключаюсь и, вздохнув, кладу телефон обратно в карман.
– Стиг, возможно, нам лучше бы было остаться. Мы не знаем, почему она отправила это эсэмэс. Если бы она знала про волка, наверное, не захотела бы, чтобы мы выходили из дома.
Он хмурится:
– Вчера вечером мы слышали только один выстрел. Значит, Олаф, видимо, попал в него сразу, иначе он бы выстрелил еще раз. – Стиг замолкает, потом добавляет: – Волк нападает на людей, только если он голоден, а в здешней округе полно овец, которых он может задрать и съесть.
Я встаю и надеваю сапоги.
– Наверное, так оно и есть. – Возможно, Стиг прав, но даже если волк убит, мне совсем не хочется опять приближаться к дереву. Гэндальф зевает и потягивается, пока я надеваю куртку – так что хотя бы один из нас все-таки хочет выйти из дома и прогуляться. Я беру с буфета фонарик и меняю в нем батарейки. Пока я стою спиной к Стигу, мне слышно, как он выдвигает ящик, в котором хранятся столовые приборы. Я оглядываюсь и вижу, как он заворачивает в кухонное полотенце один из ножей. Когда я наклоняюсь, чтобы пристегнуть к ошейнику Гэндальфа поводок, Стиг кладет нож в карман своего пальто.
Когда он открывает входную дверь, крыльцо освещает желтый электрический свет из гостиной. Мои щеки и нос начинает покалывать от холода. Опять вернулся мороз. Я надеваю шапку и перчатки, затем спускаюсь с крыльца, хрустя по снегу сапогами. Перед нами расстилаются многие и многие акры белого простора под сплошь серым небом. Пока света достаточно – но как долго еще будет светло? Стиг трусцой бежит к дровяному сараю, а я дышу на мои затянутые в перчатки руки, стараясь не думать о тенях, которые вчера вечером промчались мимо меня и проникли в дом.
Несколько минут спустя Стиг возвращается, неся две пары снегоступов. Он роняет одну пару на снег передо мной – что-то вроде удлиненных теннисных ракеток, – я встаю на них и какое-то время вожусь с лямками, которыми они пристегиваются к ногам. Подняв ногу, я делаю большой шаг вперед, стараясь не задеть при этом второй снегоступ. Они громоздкие, но в них я хотя бы не буду проваливаться в снег.
Стиг движется на снегоступах умело.
– Ты скоро к ним привыкнешь, – говорит он.
Я делаю несколько неуклюжих шагов, следуя за ним, затем оглядываюсь через плечо. Из трубы поднимается столб жидкого серого дыма и, змеясь, уходит в бледное, затянутое тучами небо. Кажется неправильным оставлять дом с горящим в гостиной светом, но, если Олафа и Иши не окажется дома, нам придется искать путь обратно в темноте.
Да нет, Шебна отнюдь не славится ночными развлечениями, так что где им еще быть, как не у себя в доме? Скоро мы доберемся до Олафа и Иши, и нам придется отвечать на их неудобные вопросы. А утром приедет мама и отвезет меня домой. Но как бы жутко мне ни было приближаться к дереву, я не могу не беспокоиться из-за того, что не оправдала ожиданий Мормор. Она попросила меня поливать его – а теперь я бросаю дерево точно так же, как это сделала мама.
Я смотрю, как Стиг большими шагами движется вдоль края сада, и, как могу, спешу вслед за ним, хотя в снегоступах у меня получается только кое-как волочить ноги. Не обращая внимания на корявое дерево, я вместо этого сосредотачиваюсь на лесе, темнеющем впереди. Поскольку я лишена пространственного зрения, мне трудно правильно оценивать расстояния, но, к счастью, я знаю и этот сад, и этот лес как свои пять пальцев. Я играла здесь каждое лето в своей жизни и даже дома, в Лондоне, возвращалась сюда в своих снах.
Я слышу только два звука – вой ветра и хруст снега под нашими снегоступами. Рядом
