– Пожалуйста, откажись от этой мысли, ведь это небезопасно. Я просто не могу позволить тебе выйти!
Я встаю с пола, чувствуя, что мои щеки пылают от стыда.
– Потому что я наполовину слепа? Спасибо за заботу, но ничего, я справлюсь.
– Ты не способна ясно смотреть на вещи! – вопит он.
Я показываю на свой левый глаз:
– Интересно, почему?
Стиг раздраженно фыркает, размахивая руками.
– Вечно ты говоришь о своем глазе – не думай, что я этого не замечал! Не понимаю, почему ты поднимаешь из-за него такой шум?
Я пячусь, оскорбленная и шокированная:
– Что?
– Да, твой левый глаз выглядит странно, и у тебя есть шрам, но нельзя сказать, что это так уж интересно!
Я открываю рот, потом закрываю его опять, слишком расстроенная, чтобы отвечать. Я надеялась, что, раз он гот, ему могут нравиться девушки с экстремальной внешностью. Надеялась, что ему могу понравиться и я как раз потому, что я выгляжу не как все.
Его голос смягчается:
– Собственно говоря, твой глаз – это наименее интересная часть тебя.
Я молча останавливаюсь, чувствуя себя обескураженной, но также гадая, не прячется ли во всем этом комплимент. Стиг, воспользовавшись тем, что я в шоке, протискивается мимо меня и встает перед дверью, преграждая путь.
– Что ты только что собиралась мне сказать? – спрашивает он.
– Ничего.
Он складывает руки на груди.
Я надеваю сапоги, затем беру свои шапку и шарф. И делаю все это, не глядя на него.
– Я могу и подождать.
Он мягко касается воротника моей куртки.
– Прошу тебя, не ходи. Скоро приедет твоя мама. Сама знаешь, в доме безопаснее.
Я вздыхаю, не в силах посмотреть ему в глаза. Минувшей ночью и в начале утра я ощущала между ним и собой близость. Такую близость, что была уверена – сейчас он поцелует меня в губы. Я думаю обо всех этих бесчисленных сонмах людей, пытающихся дотянуться до веток дерева, – всех их мучают сожаления, они терзаются, потому что горько жалеют, что не сделали что-то иначе. Мне невыносима мысль о том, что он опять меня отвергнет, но если я не скажу ему о своих чувствах, не буду ли я потом вечно об этом жалеть? Скульд было так легко перерезать своими ножницами чью-то жизнь – если драге сейчас рыщет где-то у дома, возможно, следующей нитью, которую она перережет, будет моя.
Стиг гладит меня по щеке, и я кладу ладонь на его руку, собираясь отодвинуть ее в сторону. Но как только я касаюсь его кожи, у меня перехватывает дыхание. Я не хочу провести всю жизнь, прячась, держась в стороне. Боясь, что мне причинят боль.
Стиг судорожно сглатывает:
– Я бы не вынес, если бы…
Я встаю на цыпочки и целую его в губы.
Он отшатывается, словно от пощечины.
Меня начинают жечь гнев и стыд.
– Марта?
– Извини. Я не хотела… – запинаясь, говорю я. – Обещаю – это не повторится.
Чувствуя, как от обиды у меня начинает кружиться голова, я протискиваюсь мимо него и протягиваю руку к двери.
– Ты нравишься мне, Марта, правда нравишься! Просто…
– Ты не обязан что-либо объяснять!
Не поднимая головы, я отодвигаю засов и рывком распахиваю дверь. В дом врываются ветер и снег. Я знаю, что он сейчас скажет. Что я ему нравлюсь, но не в этом смысле.
Стиг хватает меня за руку:
– Постой! Ты не можешь уйти вот так!
Почему он не может оставить меня в покое? Разве он еще недостаточно меня унизил?
Я высвобождаю руку и, спотыкаясь, выхожу в метель. Из моего глаза выкатывается слезинка, пока я сбегаю вниз по ступенькам крыльца, проваливаясь сапогами в снег. Я поднимаю руку, чтобы защитить лицо от колючих льдистых хлопьев, и у меня захватывает дух, когда морозный воздух обжигает мое горло. Злость заставляет ноги двигаться быстрее, и я торопливо пробираюсь сквозь снег вдоль боковой стены дома, чувствуя, как по моим замерзшим щекам ручьями текут слезы.
Я достаю из карманов перчатки, но руки так трясутся, что я не могу их надеть.
Идиотка! Мне следовало сделать это до того, как вышла из дома. Метель так сильна, что дерево я различаю еле-еле. Я засовываю свои голые руки под мышки и неуклюже бреду к нему.
– Fаen! Fаen! Fаen!
С каждым последующим ругательством голос Стига становится все громче. Я вытираю лицо рукавом и вижу, что ко мне, спотыкаясь, бежит черная фигура. На Стиге его кожаное пальто, но он так торопился, что не надел шапку. Снежный вихрь становится все гуще, все быстрее. Я моргаю, на мгновение вижу Стига, а в следующее – уже нет.
– Я хотел поцеловать тебя! Я еще никогда не встречал такой девушки, как ты!
Я поворачиваюсь на его голос:
– Тогда почему же ты этого не сделал?
Мое лицо режет ветер. Я оглядываюсь по сторонам, и сердце начинает бешено биться. Вокруг вдруг не осталось ничего, кроме белизны. Непонятно, где дом, где дерево, где верх, где низ.
– Стиг?
Снег слепит меня. Я слышу отчаянный лай Гэндальфа, но не вижу его. Я нахожусь где-то между деревом и домом, но не знаю, что из них ближе. Я делаю несколько шагов и спотыкаюсь. Дышу я тяжело и учащенно, и в морозном воздухе мои выдохи образуют большие белесые клубы.
– Марта!
Ветер доносит до меня мое имя, и я резко разворачиваюсь. Не доверяя своему зрению, я, шатаясь, бреду на звук голоса Стига. Вот я различаю его затылок, и у меня замирает сердце. До него шагов десять влево, но он идет не в том направлении.
Я бегу к нему:
– Стиг!
Он разворачивается.
Из пелены снега появляется темная фигура. Ходячий мертвец.
У меня перехватывает дыхание – драге, широко шагая, идет ко мне. С его черепа свисают клочья коричневой кожи и грязные свалявшиеся космы.
Я стою, не в силах пошевелиться или вздохнуть.
Стиг бежит ко мне с другой стороны, размахивая руками и крича.
Драге движется прямо ко мне.
Стиг дергает меня за руку, выводя из парализовавшего транса:
– Марта, беги! – Он отталкивает меня, потом поворачивается лицом к мертвецу. Я бегу, отчаянно надеясь, что двигаюсь в сторону дома.
Судорожно глотая воздух, я оборачиваюсь, ища глазами Стига, и вижу, что он лежит на снегу.
– Нет!
Я смотрю на существо, наклонившееся над телом Стига. Оно поднимает голову, и я вижу его выпученные желтые глаза и разбухшие красные губы.
Мой разум разбивается на миллион осколков. Я бросаюсь к Стигу, затем останавливаюсь. Может быть, он только ранен… может быть… может быть…
Одна рука Стига неловко подвернута за спину. Я смотрю и вижу, как его грудь поднимается и опадает.
Пожалуйста, Стиг, встань, встань! Мысленно я посылаю ему призыв: Встань и беги! – Но он продолжает лежать.
По снегу расплывается красное пятно. И этого красного слишком много.
Глаза Стига смотрят в небо. Его грудь перестает вздыматься.
Я истошно кричу, пока в легких еще остается
