Небеса озарила молния, а следом за ней загремел гром. Полуослепший, Девен попытался остановиться, но было поздно.
Край кирпичной кладки больно ударил по коленям, прерывая бег, но собственный вес по-прежнему увлекал Девена вперед. Перевалившись через зубцы парапета, он отчаянно замахал руками, и пальцы левой ладони вцепились в какой-то выступ. Остановив падение, Девен едва не вывихнул плечо и закачался из стороны в сторону, точно маятник. По счастью, правая рука нащупала кирпичный карниз за миг до того, как пальцы левой утратили опору, и это уберегло юношу от падения вниз, на другую крышу, с высоты целого этажа.
Кое-как уцепившись за край зубчатого парапета, он принялся жадно хватать ртом воздух. Струи дождя рекою текли по волосам и одежде, полные воды башмаки тянули вниз, точно гири.
От сильного рывка левая рука болезненно ныла до самого плеча. Закряхтев от натуги, Девен подтянулся кверху, зацепился ногой за кирпичный зубец, перекинул тело через край парапета, бессильно рухнул набок у основания невысокого парапета и замер, привыкая к мысли о том, что падение и гибель ему более не угрожают.
«А незнакомец?!»
Обернувшись, Девен взглянул поверх парапета в сторону крыши покоев, где Елизавета слушала вирджинал. На мокрой от ливня свинцовой кровле не было никого, люки, ведущие в башенки по углам пристройки, оказались заперты, а сквозь рокот грозы до ушей его донеслись отголоски музыки. Однако все это означало только одно: пока – пока! – никто не пострадал.
Если бы даже Девен мог спрыгнуть вниз, врываться к королеве вымокшим до костей да в рваном дублете, набивка коего свисала наружу, точно белые ватные потроха, было бы непозволительно. Поднявшись на ноги, он скривился от боли в разбитых коленях и захромал вдоль Долгой галереи назад, к дверце, что вывела его на крышу.
Как и следовало ожидать, принесенные им вести породили страшную суматоху. С постели немедля было поднято великое множество людей, однако незваный гость исчез без следа. В скором времени Девену, уже не оставлявшему за собою луж, но все еще изрядно мокрому, пришлось излагать лорду Хансдону всю свою историю, с прибытия и до последних минут.
– Лица его вы вовсе не разглядели? – спросил Хансдон, отбивая пальцами на столе тревожную дробь.
Девен был вынужден отрицательно покачать головой.
– Он низко надвинул на лоб шляпу, а стояли мы на некотором отдалении, при свете одной-единственной свечи. Сложением он, кажется, был мелковат, и одет скорее как работник, чем как джентльмен, но большего я сказать не могу.
– Куда он, по-вашему, мог направиться, когда вы потеряли его из виду?
Те самые покои примыкали углом к комнатам придворных, окаймлявшим Нижний двор, а оттуда злоумышленник мог побежать почти куда угодно, хотя громада Большого зала заставила бы его обогнуть двор кругом – если, конечно, ему хотелось попасть куда-то еще. Удобного спуска на землю поблизости не имелось: все здания – самое меньшее двух этажей в высоту. Будь у него веревка, он мог бы скрыться в окне второго этажа, но никаких веревок на крыше не нашли. Следов промокшего до нитки человека в дворцовых комнатах – тоже.
В последний раз Девен видел этого человека, когда оба они достигли конца галереи, после чего незнакомец… прыгнул за край.
Хотя нет, не совсем. Да, прыгнуть-то он прыгнул, но вверх, в воздух – совсем не так, как прыгал бы тот, кто намерен был приземлиться на покатую кровлю внизу.
А дальше… Дальше память услужливо подсовывала одно лишь хлопанье крыльев.
Дрожа в неудобной мокрой одежде, Девен вновь покачал головой.
– Не могу знать, милорд. Вероятно, в сады, а оттуда – в Темзу. А может, у берега его ждала лодка.
Как злоумышленнику удалось спуститься в сады с высоты второго, а то и третьего этажа, Девен сказать не мог, но лучшего объяснения у него не имелось.
У Хансдона, очевидно, тоже.
– По-видимому, сейчас королеве ничто не угрожает, – мрачно поджав губы, сказал он. – Однако на будущее нужно держаться настороже. А если увидите этого малого снова…
– Понимаю, милорд, – кивнул Девен.
Он мог бы столкнуться с этим малым на улице, нос к носу, и все-таки не узнать его. Однако теперь Девен твердо поверил в то, во что раньше, откровенно сказать, как-то не верилось: оказывается, враги королевы действительно могут угрожать ее жизни. Выходит, его долг – не просто стоять у ее дверей с золоченым топориком…
Что ж, дай Бог, чтоб больше этаких угроз не возникало, но, если уж возникнут, в следующий раз он постарается не оплошать.
Воспоминания: 12 июля 1574 г.
Спящий неопрятно, некрасиво раскинулся на кровати. Сброшенные одеяла открывают взгляду стареющее тело – обвисшее брюшко, обыкновенно спрятанное под гороховыми дублетами, редеющие темные волосы… Да, зашедший и вполовину не так далеко, как некоторые из прочих придворных, он все еще довольно строен, однако годы начинают брать свое.
Но в мыслях – вернее, в ночных грезах, он все еще молод и крепок, каким был лет десять, а то и двадцать тому назад.
И это прекрасно соответствовало целям существа, заглянувшего к нему с ночным визитом.
Как оно проникло внутрь? Этого не смог бы сказать ни один сторонний наблюдатель. Возможно, сквозь щель под дверьми, а может, сгустившись из вещества самой тени. Вначале оно проявило себя всего лишь как рябь в воздухе, затем обрело смутную форму и мягко, неслышно поплыло через спальню к кровати.
Нависнув над спящим, странное создание приняло более отчетливый облик и обрело даже цвет. Колышущаяся рубашка, не стесненная узами корсета, кертла и прочих придворных нарядов. Концы распущенных рыжих волос едва не касаются кожи спящего. Высокий лоб; карминово-алые губы, слегка приоткрытые в зовущей улыбке…
Спящий вздохнул и обмяк, погружаясь в сон глубже прежнего.
Он, Роберт Дадли, охотился – мчался быстрым галопом через просторы полей вслед за гончими, звонко залаявшими, завидев дичь. Рядом скакала дама, рыжеволосая дама. В голове промелькнула смутная мысль, будто еще миг назад она была не такой (и в сем он ничуть не ошибся), однако теперь она сделалась моложе, а ее рыжие волосы стали немного темнее.
И вот они уже не скачут, а идут, и гончие куда-то исчезли. Слева, в камышах, журчит, смеется невидимый ручеек. Сквозь полог листвы сочатся на землю теплые, золотисто-зеленые солнечные лучи, впереди, за опушкой, простирается травянистый луг, а на лугу виднеется… домик? Нет, беседка. Будуар.
Занавеси призывно колышутся вокруг стоящего внутри ложа.
Одежда исчезает, стоит лишь вспомнить о ней. Оставшись нагими, оба падают на ложе. Каскады рыжих волос смыкаются вкруг него, точно еще одна занавесь, и Роберт Дадли с восторгом глядит в лицо Летиции Ноллис. Весь разум и логика рассыпаются в прах, не устояв перед натиском нахлынувшей
