Он хорошо умеет ловить мяч, много раз стоял на воротах. В свое время в школе вся футбольная команда знала: на Томми Кинкла можно положиться. Тренер говаривал: «Сегодня вы должны сражаться не на жизнь, а на смерть!» Вот и теперь в шахтах получается то же самое. Когда в забое тесно, темно и жарко, как в преисподней; когда вспоминается, как перепуганный Харви рассказывал, будто видел в шахте демона; когда остальные норовят увильнуть и лепечут, что им страшно, – Томми встает и идет первым.
Однажды, когда оба были маленькими, они отправились на ярмарку. В зеркальном лабиринте Харви оцепенел от ужаса, увидев, как его собственное отражение превратилось в неведомое чудовище. Томми подскочил вовремя. Он даже не заметил зеркальных отражений, видел только перепуганного братишку. И понимал, что надо вывести Харви отсюда.
Воображение у Томми небогатое. Он верил только в то, что видел, и знал, где настоящее, а где выдумка. Это у Харви была и богатая фантазия, и натянутые нервы, это Харви унаследовал мамины темные глаза и трагические губы. А Томми с рождения был парень что надо. И отец, и дед звали его «старина Томми», оба понимали его – тут и понимать-то особо нечего, думал Томми, – но Харви был для них загадкой, и это их бесило.
Когда мамы не стало, понять братишку мог только Томми. Старался, во всяком случае. Харви доверял старшему брату все свои секреты. В первый школьный день он шепнул, что познакомился с девочкой, похожей на принцессу, и с тех пор каждый день приносил из школы новые сказки о принцессе Сабрине. В детстве Харви неизменно плакал в те дни – а это случалось часто, – когда отец и дед уходили на охоту, и спрашивал: неужели Томми не жалеет бедных оленей? Раньше Томми об этом как-то не задумывался, но после слов Харви и сам стал ловить себя на этой мысли. У оленей глаза такие же, как у брата, большие, карие и мечтательные.
Охота была семейной традицией Кинклов. Дед говорил, их наследие – кровь, которая легко проливается, да темные шахты. Они не могли простить Харви за то, что он уродился таким мягкосердечным.
– Слишком уж наш Харви чувствителен, – ухмыльнулся как-то отец внизу, в шахте. – И дружит только с девчонками, и любит рисовать красивые картиночки. Лучше бы ему таким не быть. Ты меня понял, да?
Томми в ответ испуганно рассмеялся:
– Да ну что ты, батя. Он только и думает что о Сабрине.
Отец презрительно скривился – эта гримаса редко сходила с его лица.
– А, о девчонке Спеллманов. Терпеть не могу их семейку. Странный народ.
Спеллманы и впрямь были странными. Люди говорили: Хильда глупа как пробка, Зельда – старая ведьма, их родич – закоренелый грешник.
В Гриндейле вообще творилось немало странного, и многие здешние жители боялись всего, чего не могли понять. Томми был не из таких.
Пару лет назад он стал ходить на родительские собрания Харви. Отец там не появлялся, ему было неинтересно. Странное было чувство – возвращаться в школу, где сам Томми не так давно ходил кум королю. Тогда все старались с ним подружиться, мечтали услышать от него хоть словечко. Здание было то же самое, но теперь он сидел на шатком стуле среди разнаряженных родителей, ловивших каждое слово учителя. Он сидел опустив голову, неуклюже сцепив руки, на ботинках еще чернела угольная пыль. Чувствовал себя неуютно и очень неуместно. Готов был хоть сейчас вскочить и выйти.
Но там была Хильда Спеллман, тетушка Сабрины, дама с соломенно-желтыми волосами и добрым лицом. Она читала книгу, держа ее на коленях. Девушка, с которой Томми дружил в школе, тоже много читала. Сам Томми был не охоч до чтения, но ему было приятно видеть людей за книгой, потому что они мысленно уносились из Гриндейла. Он не удивился, увидев Хильду с книгой. Спеллманы производили впечатление умных женщин. На голову выше остальных. «Думают, они лучше нас, простых смертных», – говаривал отец.
Хильда Спеллман убрала книгу в сумочку и помахала Томми. Они болтали, пока не подошла их очередь беседовать с учителями.
– Хорошо, что ты пришел, – шепнула она ему. – Мне всегда было не по себе, потому что я тут единственная, кто не родитель, а Зельда со мной не ходит. – Она по-дружески подмигнула ему, блеснув ярко-голубыми тенями для век. – Мы все стараемся в меру сил, правда?
Томми прокашлялся.
– Ага.
Когда пришел его черед поговорить с учителями, ему сказали, что на уроках Харви успевает очень хорошо, хотя бывает рассеян.
– Таков уж мой младший брат, – сокрушенно сказал Томми. – Мечтатель.
Томми знал, что его брат очень умен, хотя сам Харви себя таким не считал. И с тех пор на родительских собраниях Томми всегда садился рядом с Хильдой Спеллман. Увидев его, она улыбалась, находила время поболтать. Настоящая леди.
Однажды Харви сильно припозднился. Томми очень волновался за него и, зная, что брат собирался к Спеллманам, под покровом темноты пошел через лес. Издалека увидел освещенную веранду, на которой сидели парень и девушка. Томми не хотел мешать ухаживаниям Харви, но надо было забрать брата домой, поэтому он подошел тихонько.
На веранде с Сабриной сидел не Харви, а ее дальний родственник, Эмброуз.
Жители города немало сплетничали о нем. Все почтальонши, кому доводилось хоть раз доставить письма в дом Спеллманов, были в него немножко влюблены. И даже кое-кто из почтальонов. Говорили, он строит глазки всем подряд, без разбору. Но ни разу никого не пригласил на свидание, так что все это для него несерьезно.
Томми слыхал, он холоден и жесток. Повеса и грешник.
Но Томми не мог бы за это поручиться. Может, Эмброуз Спеллман просто слишком яркая личность для Гриндейла. Иногда его видели на окраине владений Спеллманов – он расхаживал вдоль забора, как пантера в клетке, одетый в роскошный домашний халат. Широко раскидывал руки, словно хотел обнять все четыре ветра. Иногда его не видели целыми месяцами, и Томми полагал, что Эмброуз укатил в какое-то необыкновенное далекое путешествие. На вид он казался ровесником самого Томми, но на самом деле, наверное, был гораздо старше: рассказы о нем ходили в народе давным-давно, и с одного взгляда было ясно, что за плечами Эмброуза тысячи и тысячи удивительных приключений, и в маленьком городке ему тесно. Томми считал, что Эмброуз самый крутой парень за все время существования Гриндейла; неудивительно, что его никто не понимает.
Той ночью Эмброуз беседовал с Сабриной низким, мечтательным голосом. У него был британский акцент, такой же, как у Хильды Спеллман. Они, видимо, долго прожили в Англии, если успели приобрести тамошний выговор. А Томми и загранпаспорт-то не удосужился
