— Ууу! Бесовское отродье!
Я останавливаю его руку, и он спрашивает:
— Молодой пан Кажимеж, на что полезли за этой приблудой? Матерь божья, а ну как и вас бы за собой утащила?
Я поворачиваюсь к спасенной.
— Хриз? — шепчу я посиневшими от холода губами, удерживая в памяти самое важное.
Она другая. Ее волосы потемнели, как и глаза. Она задирает разбитый нос, сверкает черными очищами, а потом плюет мне в лицо. Смотрит с ненавистью.
— Пан Кажимеж, только велите, обратно ее в прорубь затолкаем!
— Зовут как? — я вытираю плевок и подступаю к ней, хватая за ворот. — Отвечай!
Я уже и сам не помню, как ее должны звать, но откуда-то знаю, что ее нельзя отпускать. Никак нельзя. Она моя.
— Христинка! — выплевывает малявка. — Вспомнишь это имя, синеглазик, когда мой батько ваше кодло рубить будет!
Я отшатываюсь, подношу руку к лицу. Синеглазый? В обнаженной сабле, которую слуга уже приставил к горлу девчонки, я вижу собственное искаженное отражение. У меня темные волосы и ярко-синие глаза.
Мне одиннадцать. От жары воздух курится призрачным маревом. Песок на солнце слепит глаза, как и синее бескрайнее море. Я тащу по пляжу корзинку с чем-то липким и сладким, за мной облаком увиваются злые осы. И тут над поверхностью воды я замечаю вынырнувшую рыжую голову. Девчонка странно уродлива. Пустые прозрачные глаза с черной точкой зрачка, блекло-рыжие редкие волосенки и посиневшее лицо. Рот раскрыт в безмолвном крике. И я сразу понимаю, что она тонет, беспорядочно распластывая руки на поверхности воды. Тут малявка скрывается под водой и больше не появляется. Я роняю корзинку и бросаюсь в воду, поднимая фонтан брызг. В несколько секунд оказываюсь у того места, где видел пигалицу. Ныряю. Вижу мелькнувшую ржавчину волос. Хватаю и накручиваю на кулак. Еще один рывок, и я выныриваю к свету, хватаю воздух. Моя добыча такая тяжелая, что мне самому не справиться. Отчаянно кричу, привлекая внимание взрослых.
Ее вытаскивают на берег, кладут на горячий песок. Прибегают ее родители. Ей делают искусственное дыхание. Мне вдруг становится страшно. Я шепотом спрашиваю, как ее зовут.
— Хриз? Ее же зовут Хриз?
— Ханна… — тоже шепчет ее отец. — Ее зовут Ханна.
Память стекает вместе с морской водой, высыхает и застывает солью на смуглой коже. Я не знаю, как ее удержать. Девочка заходится в страшном кашле, и ее отец с облегчением выдыхает и поворачивается ко мне.
— Спасибо, что спас ее. Тебя как звать?
— Касьян, — вырывается у меня.
Я оглядываюсь в поисках зеркала. Мне страшно увидеть у себя синие глаза. Не знаю, почему. А еще хочется заглянуть в глаза Хриз… в смысле, Ханны. Они ведь серые? Я подхожу к ней, опускаюсь на колени, кожу мне жжет раскаленный песок.
— Ты Хриз? — упрямо переспрашиваю я.
Она перестает стучать зубами и кутаться в мохнатое полотенце. Смотрит на меня исподлобья. Ее глаза… рыжие. Светло-карие. Теперь она почти хорошенькая. Если б только еще не этот оскал. Она рычит и вдруг со всей дури бодает меня головой в живот. Я падаю. Ее отец с несчастным видом бросается к ней и пытается успокоить завывающую дочь. Она плюется и визжит:
— Синий! Он синий!
Волна окатывает меня и лениво растекается по песку. В водном отражении я вижу, что мои глаза синее неба и глубже моря.
Мне четырнадцать. Я еду верхом, лениво щелкая кнутом и погоняя табун. Я горд. Мне доверили перегнать его самостоятельно через Змеиную пустыню. Вместе с отцом мы проделывали это уже дюжину раз. Плевое дело. Надо просто остерегаться койотов по ночам и не лезть в Зыбь. Не лезть. Просто не лезть. Интересно, что эта дура там забыла? Приложив ладонь ко лбу, я щурюсь и всматриваюсь в рыжее море песка. Ну да. Застряла. И дергается, еще больше утопая. Уже по пояс. Ну ее? Сама виновата. Но что-то заставляет меня громко гикнуть и пришпорить коня. Я знаю, где проходит граница между зыбучими песками и твердой землей. Там я спешиваюсь и достаю веревку, примотанную к седлу. Не тороплюсь. А куда торопиться? В Зыби некоторые тонут сутками. Выбраться самостоятельно невозможно. Но я ее спасу. Хм… Что-то в этом есть знакомое.
— Эй! Тебя как зовут?
— П…шел… нах…
— Фу, барышня, как некрасиво.
Я придирчиво оглядываю ярко-рыжие кудри и миловидное личико с серыми глазами. Или зелеными? Отсюда не разглядеть. Похоже, вырастет красоткой. Надо брать. Кстати, а где ее родители или спутники? Кругом глушь, никого. Хм…
— Я спасу тебя, — торжественно сообщаю я ей. — Скажи, как тебя зовут.
Мне почему-то кажется, что ее должны звать Хриз. Глупо, но я просто таки уверен в этом.
— Х…х…х… — хрипит она и бьет руками по песку. — Хельга!
— Не Хриз? — несколько разочарован я. — Жаль. А меня… Койот Синий Хвост. Ладно, так и быть. Возьму тебя женой.
— Пошел ты!..
— Ну как знаешь… — я демонстративно сворачиваю веревку и забираюсь в седло.
— Эй! — орет она. — Немедленно вытащи меня!
— Женой моей будешь? — строго переспрашиваю я.
Она упрямо мотает головой и пытается плюнуть в меня, но не достает. Я пожимаю плечами и пришпориваю коня, направляясь в синюю даль.
— Стой! — истошно вопит она. — Это нечестно! Эй! Ладно! Я согласна!
Я нехотя останавливаюсь и возвращаюсь. Бросаю ей веревку.
— Обмотай вокруг талии. Держись крепко. И не дергайся, а то увязнешь еще глубже.
Я закрепляю веревку хитрым узлом вокруг моего верного Варана и веду его под уздцы. Конь у меня сильный, но ему тяжело. Вены вздуваются у него под кожей. Я оборачиваюсь к Хриз… в смысле, к Хельге, и строго спрашиваю:
— Ты почему такая тяжелая? Ешь много? Учти, мне жена нужна ловкая, а не такая, под которой конь от тяжести прогибается.
Она возмущенно пыхтит:
— Смотри, чтоб ты сам подо мной не прогнулся!
Я хитро улыбаюсь. Кажется, из нее получится хорошая жена. Правда, объезжать придется долго.
Круговерть бесконечных отражений. Я спасал Хриз, с каждым разом утопая все глубже, забывая, зачем это делаю, но твердо помня, что ее нельзя отпускать. Она тонула. В ледяном море, в снегу, в мерзком вонючем болоте, в бурной горной реке, в бассейне, в тихом озерце, в горячих зыбучих песках, в серой вязкой массе, в какой-то странной черной пустоте, в невидимых потоках данных… С каждым разом я становился все умнее и хитрее. Я требовал плату за ее спасение. В меня плевали, ругались, обзывали, угрожали, били, но я был непреклонен. Она была мне обещана в жены, и точка. Но ни
