— Вы о тех несчастных?
— Да. Никогда не видел, чтобы человек сходил с ума так быстро… Каждый раз я убеждаюсь, что человеческий разум — это величайшая загадка. А я, как никогда, чувствую себя бессильным… Ты знаешь, я так рад, что мой лучший ученик уже здесь. Ты со свежим взглядом можешь заметить то, что я пропустил. Ты когда приехал?
— Сегодня. Профессор, вы преувеличиваете мои способности. Кроме того, я сам хотел просить вас об услуге.
— Какой же?
— Принять одну пациентку и взяться за ее лечение, если… — голос дрогнул, — если она небезнадежна…
— А что за диагноз? И кто она такая?
— Ее зовут Лидия Хризштайн, она мелкая крета, но сейчас почти без средств… — я осекся, некстати вспомнив браслет.
— Я имел в виду, кто она тебе. Почему ты за нее просишь?
— Просто знакомая. Она помогла мне с дознанием в Кльечи, а сейчас я намерен привлечь ее как фамилиара уже здесь, в столице. Но мне нужно знать, насколько все серьезно…
— Кысей, кого ты пытаешься обмануть? Меня или себя? — серые усталые глаза вперились в меня, прожигая насквозь. — Ты был лучшим среди моих студентов, и я бы многое отдал, чтобы ты продолжил практику у меня. Но ты выбрал инквизицию, увы… Ты хочешь сказать, что не смог сам поставить диагноз? И поэтому просишь об услуге для просто знакомой?
— Все очень сложно… Я не знаю. Иногда мне кажется, что она нормальней… нет, не так, более трезво оценивает происходящее, чем все остальные, а в следующую минуту я начинаю сомневаться, до сих пор ли она человек или уже… колдунья…
— Даже так? — встревожился профессор.
— Нет, я уверен, что она не колдунья… еще не колдунья. Но я не могу разобраться. Ее безумие, словно букет из разных симптомов, которые причудливо расцветают пышным цветом… по ее желанию, понимаете? И я не хочу говорить больше, чтобы моя оценка ее состояния не повлияла на ваше заключение…
Профессор продолжал смотреть на меня испытующе, и я заерзал под его взглядом, словно на выпускном экзамене на практике.
— Весьма интересно, — наконец сказал он и побарабанил пальцами здоровой руки по столу. — Но я не могу сейчас заняться новой пациенткой. Из-за дознания я даже отказался от нескольких старых пациентов.
— Я прошу сделать для нее исключение.
— Еще интересней… Ты просишь… И ты не ответил на вопрос, почему ты просишь? Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что здесь что-то личное… Но у тебя не осталось родственников, а поверить, что у тебя иной интерес к ней, мне сложно…
— Я прошу сделать для нее исключение по той причине, что она… мне очень важна. Мне нужна ее помощь в этом дознании. Кроме того, я обещал, я дал обет Единому, что непременно верну ее душу к свету, — я беспомощно замолчал.
Профессор Адриани встал из-за стола и одеревенело повел плечами, расправляя их. Он был высок и худ, а его левая рука, искалеченная неудачным нападением безумца, была всегда скрыта перчаткой.
— Я приму ее, Кысей, — спокойно сказал он и добавил, — если это так важно для тебя.
— Спасибо, — вскочил я на ноги. — Профессор, вы ужинали? Или опять забыли?
Он виновато покачал головой и пожал плечами.
— Нет. Прости, я не уверен, что могу тебя чем-то угостить. Кажется, слуга опять попросил расчет…
Мне пришлось спускаться в погреб и самому искать что-то съедобное к ужину. Хотя, признаться, я тоже проголодался. Профессор Адриани, гениальный душевед, проницательный и умнейший человек, жил для своих пациентов, совершенно не заботясь о себе. Его жена ушла от него к другому, оставив с маленькой дочкой на руках. Но потом имела наглость вернуться, чтобы спустя время опять исчезнуть, прихватив все деньги и растоптав его во второй раз. И во все следующие разы… И он… такой потрясающий человек, был беспомощен в своем горе из-за этой никому не нужной, пустой и никчемной женщины, обжигаясь и болея душой, надеясь и переживая каждое ее возвращение и каждый ее уход… Три года назад, когда я пришел к нему на практику, то стал свидетелем его личного кошмара, ее очередного покаянного возвращения. Мне было настолько невыносимо и странно происходящее, что я искренне жалел профессора и надеялся, что ему достанет мужества выкинуть ее навсегда из своей жизни…
Моей добычей на ужин стала бутылка вина, несколько корешков, наполовину объеденная мышами головка сыра и кувшин меда. За окном уже вовсю разгулялась непогода, злой ветер заметал в окна снег и выл в печной трубе. Я не поленился сделать горячую смесь из вина, меда и корешка имбиря, столь любимую профессором, чтобы хоть чем-то порадовать его. Сладкая терпкость вина приятно согревала, и говорить о деле совершенно не хотелось.
— Ради таких мелочей я, пожалуй, даже готов простить несовершенство этого мира, — довольно пробормотал профессор и потянулся за новой порцией. — Но увы, приходится возвращаться к его грязи… Что ты думаешь о погибших? Хочу услышать свежее мнение.
Я отставил в сторону бокал и собрался с мыслями.
— Я ознакомился лишь с основными деталями, поэтому могу ошибаться. Симптомы у всех различны, единственное, что их объединяет, это стремительность развития болезни. Первая жертва, Виль Лешуа, 22 лет от роду, погиб полгода назад, и насколько я понял, дознание по его делу не проводилось. Описание его приступа похоже на горячку или острое проявление страходушия, но слишком мало сведений. О второй жертве, Жуане Виторе, 24 лет от роду, уже известно больше. По словам знавших его людей, он был довольно тихим и необщительным, однако никаких серьезных отклонений замечено не было. Его приступы начались за два дня до смерти. Их посчитали просто чудачеством и не особо обратили внимание, поскольку были заняты подготовкой ко дню рождения князя и великосветскому приему по этому случаю. Но описание воображаемых чудовищ, вспышек ярости и чередования их с подавленным состоянием заставляет меня предположить острую форму расщепленного разума. После смерти Жуана, как я понял, и началось собственно тайное дознание. На нем настоял отец жертвы, княжий казначей, и именно он указал на подобный случай, случившийся с сыном придворного повара Лешуа. Результаты дознания были неутешительными.
Я сделал паузу и отпил уже остывшее вино. Меня начинало подташнивать от кровавых подробностей. Профессор меня не перебивал.
— А два месяца назад случилось несчастье с Драганом Мирчевым, 23 лет от роду. Навязчивое поведение встревожило его близких только после его попытки удавиться. Из-за этого я бы предположил темнодушие, но это случилось сразу после долгожданной помолвки с дочерью княжьего ловчего. А показания свидетелей о том, что столовые приборы на голове несчастного шевелились, только подтверждают, что здесь явно замешано колдовство… И последняя жертва, Марина Остронег, 20 лет от роду… Здесь
