— Милый мой братик… — я обвила его шею руками и широко улыбнулась. — Не хмурься… Я не буду грабить монастырь, не волнуйся. Смирение и послушание… У меня теперь совсем иные планы.
— От кого ты уже нахваталась набожности? И какие еще планы? — не успокоился Антон, слишком хорошо меня зная. — Все твои планы ничем хорошим не заканчиваются.
— С тобой у меня все получится. А планов так много, что даже не знаю, с чего начать, — я вглядывалась в родную синеву глаз, чувствуя, как исчезают последние сомнения. — Но начну я, пожалуй, с вояга Густава…
Совсем скоро его постигнет божья кара… не без моей помощи.
Антон испуганно перехватил мою сжатую в кулак руку и заставил разжать кисть.
— Хриз, успокойся, пожалуйста. Какой Густав? Где он и где ты! Ну куда ты собралась? Плаванье по зимнему морю тебя окончательно угробит… Подожди хотя бы до весны…
— Не нуди, Антон, — я расплылась в довольной улыбке. — Я не собираюсь никуда плыть, потому что Густав сам сюда явится. Мы его выманим.
— Долго думала, да? Господи, Хриз, спустись на землю!.. Люди не марионетки, которых ты можешь дергать за ниточки! Тем более, вояг Густав…
— Ты просто не знаешь, за что дергать, — я не удержалась и щелкнула брата по конопатому носу. —
Вояг собирается взять в жены юную княжну Ярижич, а мы с тобой… ее похитим!
Глава 12. Инквизитор Тиффано
Полный мягкого упрека взгляд обжигал, и я не выдержал. Отложил в сторону письменные принадлежности, отодвинул записи и поднял голову. Отец Георг смотрел на меня с горькой улыбкой и молчал, что было хуже всех изобличительных слов и громогласных обвинений.
— Святой отец… — начал я, не в силах сносить его молчание.
— Не надо, мальчик мой. Я приехал сразу, как смог. Прости меня, дурака, я должен был понять, что эта женщина так просто тебя в покое не оставит.
— Все не так…
— Не ищи ей оправданий. Но я верю в тебя, помни об этом. Ты сможешь противостоять искушению.
Я виновато отвел глаза, не представляя, как сказать обо всем наставнику. Он узнает рано или поздно, а таиться и лгать мне опротивело. Вокруг меня и так смердело целое болото вранья и лицемерия.
— Я не буду вам врать, отец Георг. Я принял решение. Если Лидии станет совсем плохо, то я рискну.
Духовное спасение — ее последний шанс.
К моему удивлению, отец Георг воспринял мои слова со спокойной отрешенностью.
— Я слишком хорошо тебя знаю, Кысей, чтобы не понимать, что ты от своего не отступишь. Всегда был упрямым. Как и твой отец… — еще одна горькая, рвущая душу на части, улыбка. — Но ты не все знаешь.
— Я знаю про смертельный исход в случае неудачи. Я поднял архивные материалы и нашел записи по тринадцати случаям, еще до Синей войны…
— Господи Единый, Кысей, и ради кого ты готов пожертвовать собственной жизнью и разумом? Ради этой… я даже не знаю, как ее назвать. Ты настолько в нее влюблен?
— Я ни в кого не влюблен. Я дал слово Единому, что верну ей разум, и намерен сдержать его. Вот и все.
— Отлично. Раз ты читал материалы, то должен знать и про то, что обряд духовного спасения проводился в сердце Мертвых земель, в столице Синежного княжества. Он возможен только там, в соборе Нежа…
— Не только, — оборвал я старика, стремясь побыстрей закончить с этой неприятной темой. — Один успешный случай был описан в записях Шиссасы, где использовалось простое слияние разума и… — я замялся.
— Вот именно, И! Ты на это пойдешь?
— Если не будет другого выхода, то да, — я тяжело сглотнул и потер слезящиеся глаза, третья бессонная ночь подряд давала о себе знать. — Давайте оставим этот разговор, отец Георг. Вы наверняка устали с дороги, да и я после ночной облавы плохо соображаю…
— Хорошо, — старик тяжело встал на ноги, глядя на меня со странным выражением. — Но я хочу, чтобы ты подумал. Захочет ли госпожа Хризштайн такого спасения? Ведь ее согласие необходимо для обряда.
— Ей даже в голову не придет отказаться, — резко ответил я, пряча за показной грубостью неуверенность. – Она настолько одержима мной, что…
— Даже если ей плевать на то, что ты рискуешь собой, то побочные эффекты обряда заставят ее задуматься, — наставник прищурился, разглядывая меня и подслеповато моргая, а потом удовлетворенно кивнул. — Так я и думал. Ты не собираешься рассказывать ей все. Что ж… Придется это сделать мне.
— Не вмешивайтесь, прошу вас, отец Георг!
Но старик даже не оглянулся на меня, тяжело хромая к выходу. Я раздосадовано отложил в сторону сломанный пополам карандаш и слепо уставился в опостылевшие материалы по голодному бунту в Асаде.
Шел пятый день с момента смерти вояжича, однако расследование не продвинулось ни на шаг, запутываясь в ворохе версий и сомнений. Господин Ик Чен из гаяшимского посольства погиб при невыясненных обстоятельствах. Так заявил маш-ун, и мне оставалось только гадать, действительно ли тот мертв или же преспокойно отсиживается в посольстве. Достопочтимый Уль Джен вел себя крайне вызывающе, и общение с ним каждый раз выматывало хуже, чем ночные облавы в игорных домах столицы. Шулер Тихоня оказался неуловим, ухитряясь просочиться через все заслоны. У меня возникли серьезные подозрения, что у него имеется источник в городской страже, заранее предупреждающий об облаве. Поэтому мне пришлось открыть для работы "Золотую лисицу" в надежде, что господин Тихий покажется там. Моему возмущению не было предела, когда хозяин заведения с угодливой улыбочкой попытался всучить мне мешочек с золотом в качестве благодарности. Из сбивчивых оправданий господина Дрозда я понял, что с Лидией, обещавшей поспособствовать положительному решению вопроса, он уже рассчитался. Руки чесались придушить дрянь, но она была далеко, поэтому вместо нее досталось господину Дрозду. После суточного заточения в городской тюрьме он мигом растерял весь лоск и выказал полное желание сотрудничать. Тихоня был взят в первый же день работы "Золотой лисицы". Однако и это ничего не дало, после многочасового допроса шулера я был вынужден исключить версию его причастности.
Оставалась последняя зацепка — видения Лидии, которые я при всем желании не мог игнорировать.
Архивные материалы по Асаду мне удалось достать только благодаря исключительным полномочиям от ордена Пяти. Я долго откладывал их изучение, страшась погружения в кошмары прошлого, но деваться было некуда. Три года назад страшная засуха сделала бесплодными земли Чорногерии, сильнее всего пострадала Мирстена. Вояг Зостич не привык отказывать себе в дорогих удовольствиях, выжимая из несчастных крестьян все соки жестокими поборами, что спровоцировало голодный бунт в Асаде. Пламя мятежа быстро распространилось по всему вояжеству, грозя обернуться переворотом. Вояг заперся в собственном замке, требуя заступничества Святого Престола. Я читал материалы решения и ужасался, чувствуя, как предательский холод
